Юрий Куранов - Избранное

Лелька пристально разглядывает ее и молчит. У женщины необыкновенно веснушчатое лицо с удивительными зелеными глазами и веселым вздернутым носом. Женщина улыбается всем своим молодым лицом и тоже молчит.

Снегопад постепенно редеет. Сквозь облака длинным пятном обозначается солнце. Брови и ресницы женщины в посветлевшем воздухе становятся желтыми. Веснушки прозрачнеют и светятся, словно тонкий бронзовый пепел.

Лелька смеется.

Женщина тоже улыбается.

Навстречу свету по всему лесу бестолково зазвонили синицы. И над самой дорогой вниз головой висит под березой синица. Она вызванивает и смотрит прямо на Лельку. Глаза синицы смеются.

— Вот пройдоха, — говорит Лелька, глядя на синицу.

Женщина кивает головой, соглашается.

На повороте упирается в дорогу высокая еловая просека. Далеко, в конце просеки, длинные бревенчатые дома деревушки под слоисто заснеженными крышами. Вдоль просеки голубеет слабо наезженная дорога.

— Залесово? — спрашивает женщина, показывая глазами на деревню.

— Оно, — отвечает Лелька.

— Не сворачиваешь?

— Мне дале. Или уж приехала?

Женщина встает в санях во весь свой маленький рост, берет чемодан и спрыгивает на дорогу.

— Спасибо. Ты ехал, я и села. А будить не захотелось.

— А вдруг проехала бы?

— А ведь мне объяснили, что за просекой.

— Ты откуда?

— Городская.

— Из какого?

— Из самого большого. Приходи в гости.

— А куда к тебе приходить?

— Вот сюда. — Женщина показывает синей варежкой на деревушку. — Здесь жить теперь буду.

— Чья же ты будешь?

— Ничья, городская. Приходи.

— Хорошо, — соглашается Лелька, — вот повезу опять семенную рожь, заеду.

Женщина кивает и уходит по просеке под огромными скалисто заснеженными елями. Под елями висят синицы и кричат. Женщина уходит далеко, мелко семеня валенками, словно спеша на высоких каблуках.

Лелька встает в санях и кричит в просеку:

— О-о-о!

Женщина оглядывается и тонко смеется издали. Смех уходит в леса, и с елей осыпается снег.

Конь трогает, Лелька плюхается в сани. Он устраивается поудобней и снова закрывает глаза. Сквозь веки в глаза веснушчато светит солнце. От этого кажется, что лето. Широкие оброгоженные кресла розвальней поскрипывают между оглоблями. Порой слышно, как фыркает конь, когда дорогу перебегает белка.

1960—1964 гг.

Тележников должен был прибыть в Траково в полдень, но получилось так, что приехал утром на попутной машине и никто его не встретил.

Перевели его на работу в эти места недавно, с Кубани, и в лицо его здесь почти никто еще не знал. Он вышел из машины на площади села и остановился, чтобы присмотреться и узнать это место получше, потому что оно надолго теперь должно стать ему родным домом точно так же, как и многие другие здешние деревни и села, в которых ему теперь придется работать.

Он постоял, глядя на пригнувшиеся под тяжким инеем березы и тополя, глядя на избы, трубы которых курились голубоватыми струйками дыма, на ребятишек, которые спешили по морозу в школу, и на шофера, который возле клуба разогревал легковой газик паяльной лампой.

У людей были свои утренние заботы, и все они спешили, а кто проходил мимо, здоровались с Тележниковым, как здесь издавна привыкли здороваться с каждым человеком. И оттого, что они здоровались, Тележникову стало очень приятно, будто он уже много лет знает некоторых, а они знакомы с ним.

Голова у Тележникова болела от долгой таежной дороги и бессонной ночи и от многих собраний и нужных деловых разговоров перед этим. Он решил пройтись по селу, подышать морозом и сладким дымом русских печек, освежиться, чтобы голова стала ясной, и уж потом идти к местному начальству, которое все равно будет ждать его только в полдень.

Село было длинное, вытянутое вдоль быстрой неширокой реки, а на горах замерли в стуже леса, и далеко было слышно, как во все стороны от села шли лесовозные машины. Тележников уже издавна полюбил эти звуки, потому что ему в окружении их всегда казалось, будто это он сам везет лежневкой сосновые медные бревна, говорит на площади в репродуктор, пробивает пешней на реке лед за фермой, везет лен скрипучей зимней дорогой и сидит на возу, а также одновременно видит нее это со стороны и может понять, что делают так, а что не так.

И теперь он медленно шел высоким селом и дышал всем, что его окружало. В половине ходьбы по длинной улице он увидел большой новый деревянный дом. Дом был построен добротно из красных кедровых бревен, густо покрыт инеем, и высокая железная труба его дымила. Тележников подошел ближе и увидел, что это баня. Он понял, что строение это новое, и решил зайти в него и посмотреть, что в нем сделано так, а что не так.

Он прошел твердой бетонной дорожкой, которую, видимо, разметали каждый день, и попал в неширокий поперечный коридор, оказавшись прямо перед окошечком, в котором сидела женщина-кассир и ждала посетителей. Тележников остановился возле окошечка и стал смотреть, что там на полках за спиной женщины, то есть что она продает людям, которые, вымывшись в бане, захотят выпить кружку пива, стакан морса или пожевать конфету. Помимо разных бутылок и тарелочек с конфетами, с пряниками в углу помещения кассы стоял самовар и уже шумел, а возле него на деревянном подносе стояли чистые стаканы.

Тележников был с маленьким своим дорожным чемоданом, и женщина решила, что он пришел помыться и попариться в бане. Она оторвала ему от длинной ленты один билет и держала его в руке.

А Тележникову захотелось чаю, и он сказал:

— Нельзя ли попросить у вас стаканчик с крепкой заваркой?

— Уж после бани и пейте, а то тяжело будет, душу паром захватит, — сказала женщина и подала ему билет.

Тележников неожиданно для самого себя купил билет и прошел в предбанник. Он разделся, повесил одежду в узкий деревянный шкаф и по деревянному холодному и скользкому полу прошел в самую баню.

В бане густо ходил пар и пахло от него кедровым лесом. Пар волнами шел из парилки, и было похоже, что это из глубины моря ветер несет на берег туман. В тумане здесь и там разобрать можно было длинные лавки, которые походили на маленькие острова. В бане было пустынно, и шаги отдавались гулко. Сквозь туман с потолка падали крупные холодные капли, и одна из них упала Тележникову на плечо, а вторая на спину. Окна стояли высоко и светили с улицы в туман тем рассеянным светом, который бывает ранним утром, когда солнце еще не встало.

Тележников положил мыльницу на лавку, на мыльницу — зубную щетку и пасту. Он набрал в таз теплой воды и поставил на пол, под мыльницей, для ног. Набрал еще таз, уже горячей воды, и поставил на лавку рядом с мыльницей. Потом прошел к кранам и ароматной болгарской пастой почистил зубы, прополоскал рот, и во рту остался солоноватый вкус морской воды.