Павел Мариковский - Черная вдова

Коконы отличаются друг от друга по размерам, что зависит от количества находящихся в них яиц: чем их больше, тем крупнее коконы. В первых кладках яиц больше, чем в последующих. Поэтому по размерам кокона можно судить об очередности их изготовления. Как только изготовлен первый кокон, самка становится заботливой матерью, ни на минуту не покидает свое детище, не отлучается более с тенет, все свободное время сидит возле кокона или под ним, охраняя его. Первые пять дней она периодически встряхивает его редкими ударами головогруди. Яйца, тесно лежащие друг к другу, испытывают давление на ограниченных участках, что может сказаться на развивающемся потомстве. Встряхивая кокон, самка добивается перемещения яиц.

Перерыв между изготовлением коконов бывает не меньше пяти дней и зависит от питания. Когда добычи мало, перерыв между кладкой может быть очень длительным. Брюшко голодающей самки уменьшается в размерах, сморщивается. Таким неудачницам удается изготовить всего лишь один-два небольших кокона. Те, кто оказался в обстановке изобилия пищи, откладывают до двенадцати коконов. В годы, когда в степях и пустынях много кобылок, среднее количество коконов на одну самку бывает около шести-восьми, самое большое двенадцать-четырнадцать.

Незаметно кончилось лето, и подкралась осень. Небо чаще стало закрываться тучами, кое-где перепадают дожди. Давно замолкли птицы, и на опустевших полях появились стайки кочующих жаворонков и скворцов. Высоко в небе потянулись цепочки журавлей, покидающих родину. Закончили свои дела и ядовитые пауки каракурты, погибли, застыв черными, подсохнувшими трупиками на коконах с многочисленным потомством. Пришла пора заканчивать полевую работу. Мы с Маркелом привыкли к паукам, они стали нашими хорошими знакомыми, и к ним появилось даже чувство симпатии. У нас нет к ним ненависти за зло, причиняемое человеку, кроме сожаления. Может быть, для ненависти к паукам надо было выстрадать самому от их укусов? Как обвинить паука, если по чистой случайности в силу сложившихся обстоятельств перекрестились его жизненные пути с человеком. От встречи друг с другом страдают оба: каракурта обычно давят, а человек переносит тяжелое отравление.

Постепенно от дождей стали разрушаться логова каракурта, и вскоре уже ничего не напоминало об их короткой и бурной паучьей жизни. Но в многочисленных коконах затаилась многочисленная рать крошечных паучков. Оцепенев, они приготовились к зиме и встрече с весною.

Я распростился с фельдшерским пунктом, со своим помощником и, собрав небольшое оборудование и пожитки, уехал в Ташкент. Немного было грустно расставаться с маленьким кишлаком Мурат-Али. Здесь я познал радость поиска, а кропотливый труд принес глубокое удовлетворение. Маркелу я обещал приехать снова весною и продолжить работу — нерешенных дел с каракуртом оставалось немало. Но оба мы не подозревали, что этот тоскливый дождливый день моего отъезда стал последним в Мурат-Али. Трудно предугадать дела человеческие!

В обработке полученных летом материалов, в писании научных статей быстро пролетела короткая южная зима, а когда наступила весна, меня снова безудержно потянуло в поле. Но встретить весеннее пробуждение каракуртов не удалось. Высоко в горах, в сотне километров от городка Шахрисябза, в верховьях речки Игрису, в маленьких глухих кишлаках, разбросанных почти под вечными снегами, вспыхнуло какое-то заболевание, и мне пришлось возглавить от института небольшой отряд, чтобы на месте, поставив серологические реакции, попытаться установить диагноз.

Поездка в верховья Игрису была очень интересной и запомнилась на всю жизнь. Но через несколько дней после возвращения грянула Великая Отечественная война, и в первые ее дни я был призван в армию…

Прошло долгих пять лет войны и еще год после ее окончания. В конце 1946 года, демобилизовавшись, я возвратился, но уже не в Ташкент, а в Алма-Ату, где поступил работать в Институт зоологии Академии наук Казахской ССР. Здесь мне предложили заведовать лабораторией энтомологии, и я с рвением принялся за работу. Но заниматься только одним ядовитым пауком каракуртом не мог. Зато в течение нескольких лет побывал в разных местах его обитания, что дало дополнительный материал для сопоставления с тем, что было исследовано в Мурат-Али.

Удивительно, но факт! Впервые в России каракурт обратил на себя внимание как паук, опасный не для человека, а для домашних животных.

Энтомолог Н. Мочульский впервые сообщил, что в 1838–1839 годах в степях низовий Волги от укусов каракурта погибло около семидесяти тысяч голов скота. Через тридцать лет М. Б. Щеснович подсчитал, что только на небольшом участке северной части киргизских степей в 1869 году от укусов каракурта пострадало 512 верблюдов, лошадей и крупного рогатого скота. Из них погибло 137 животных. О массовой гибели домашних животных от укуса каракурта рассказывает и Россиков. Только в одном Казалинском уезде в 1898 году он насчитал отравленных ядом паука — 738 верблюдов, 192 лошади, 30 голов крупного рогатого скота, 5 овец, 20 коз. В 1904 году С. В. Констасов сообщил, что в Икицохуровском улусе калмыцких степей пострадало от отравления ядом каракурта 312 верблюдов и лошадей, не считая рогатого скота и овец. Примерно четверть отравленных животных погибло. За этот же год в Малодербентском улусе погибло или пострадало 649 животных. Кроме того, отравление животных укусом каракурта нередко оставалось нераспознанным, так как клиника их заболевания была неизвестной.

С давних времен, главным образом со слов местного населения, принято считать, что более всего чувствительны к яду каракурта верблюды. По рассказам чабанов, укушенный верблюд инстинктивно стремится в воду и, упав в нее, лежит двое-трое суток, пока не погибнет или не выздоровеет. Выгнать отравленного верблюда из воды невозможно. Болезненно переносят яд лошади. О крупном рогатом скоте существуют разноречивые суждения.

Интересно было проверить ядовитость каракурта на различных животных. Наблюдения показали, что у кошек отравление выражено нечетко. Но в моих опытах, выздоравливая, они всегда стремились к теплу.

Ушастый еж проявил свою удивительную невосприимчивость к яду каракурта. Шестикратную смертельную для морской свинки дозу яда каракурта он перенес без каких-либо симптомов. Оказались нечувствительными к яду также собаки. Многократные укусы у них вызывали кратковременную и быстро проходящую сонливость и легкие признаки потери равновесия. Невосприимчивость собак к яду паука была подмечена еще в 1903 году А. С. Щербиной, а затем, в 1939 году — М. И. Максимовичем. Описанная Россиковым гибель собаки от укуса каракурта, судя по всему, произошла от яда змеи.