Вячеслав Пальман - По следам дикого зубра

Чтобы не утерялась нить событий, позволю себе уже собственными словами передать трагедию, о которой мне подробно рассказали егеря".

…Далее Данута Зарецкая пишет.

…Они возобновили погоню рано утром. Прекрасные следопыты, егеря очень скоро обнаружили преступников в пихтовом лесу, тем более что те не могли уйти далеко: несли раненого. Но и сдаваться не собирались.

Началась перестрелка, тот лесной бой, где побеждает не обязательно сильнейший.

Вскоре один из браконьеров поднял руки. Каково же было удивление Алексея Власовича, когда он признал в пленнике своего соседа Циркунова! Не стерпел: ударил по лицу что было силы, закричал:

— Ты что же, Матвей, душу продал?!

От него узнали, что в шайке не те, на кого думали, не бандиты, а местные, хамышковские, которых жажда охоты увела в лес, а потом и сделала едва ли не убийцами.

Пленного заставили крикнуть своим, чтобы сдавались. В ответ началась стрельба. Озверели. Браконьеры уходили, огрызаясь. Но они не могли уйти. За лесом шла открытая луговина. Ни укрыться, ни убежать.

Воистину правда: поднявший руку на зверя уже не задумается поднять руку и на человека! Стреляли, ни на что не надеясь. Был ранен Кожевников. Егеря тоже поранили еще одного.

Лишь на опушке, поняв, что дальше хода нет, кто-то из негодяев крикнул: «Сдаемся!» Но когда Андрей пошел на них, хлопнули сразу два выстрела, и он упал.

Почему они так поступили, решившись на хладнокровное убийство? Акт отчаяния? Или старые счеты?..

Браконьеров обезоружили, заставили нести своих раненых, а моего мужа уложили на конные носилки и быстро направились в Даховскую, где был фельдшерский пункт.

Два дня они добирались оттуда до Майкопа. По-видимому, Андрей потерял много крови. Он часто впадал в беспамятство. И даже в больнице, куда вызвали меня, он несколько дней не приходил в себя. Пуля прошла через правый бок. Очень опасное ранение и не менее опасная перевозка.

Вместе со мной дежурили друзья Андрея. То и дело прибегал Мишанька. В эти дни сын как-то сразу повзрослел.

…Он поправляется.

Мы подвозим его в коляске к окну, Андрей смотрит на близкие горы уже в глубоком осеннем убранстве и горестно вздыхает. Изредка, но с каким-то нехорошим постоянством кашляет. Каждый раз это очень мучительно для него.

Доктор сказал мне:

— Прежняя жизнь с разъездами и с ночевками у костра для вашего мужа полностью исключается. Только спокойная работа в учреждении. О заповеднике придется забыть. Подготовьте его к этой перемене в жизни.

Легко сказать — подготовьте. Всякое свидание мужа с Шапошниковым, с друзьями-егерями Андрей начинает и кончает вопросами о зубрах. Задоров рисует ему только благополучные картины. Но я-то знаю: слова Бориса. — ложь во спасение. Недавно нашли останки еще двух зубров. Бросили затею с устройством загона. После ранения Андрея у всех опустились руки, исчезла уверенность в сохранении последних зверей. Даже у Шапошникова.

— Поздно, — сказал он мне. — Трагедия любого вида, оставшегося в критическом меньшинстве…

Мне кажется, это понял и Андрей. Дела всей его жизни недостало для преодоления препятствий.

Когда я завела разговор о перемене места, он отнесся к моему предложению с подозрительной апатией, словно раньше меня все уже решил и на все согласился.

— И Мишаньке учиться лучше в Краснодаре, — добавила я для убедительности.

Но могла бы и не добавлять. Он согласно кивнул.

Андрею предложили место в лесном отделе. Согласился без раздумья.

Перед тем как расстаться с Майкопом, мы съездили в Псебай. Встретили нас очень тепло. Большая толпа жителей сопровождала на пути к церковной ограде. Там мы положили на могильные плиты родителей бессмертники.

После этого мы уехали из Майкопа. Проводить нас собрались все егеря. Запряженная коляска стояла во дворе, мы с Мишанькой сидели в ней, Андрей все чего-то медлил.

— Подождите, — сказал он и пошел в сарай, где тревожно ржала уже проданная другому человеку Куница. Я подошла и стала у дверей. Долгих пять минут Андрей прощался со своей Куницей, что-то шептал, прислонившись щекой к конской голове.

Как она ржала и била копытом, когда мы выезжали со двора! Андрей сидел в коляске, закусив губы и глубоко вздохнув, попросил свернуть на городское кладбище. Там мы постояли у могилы Кати и Саши Кухаревичей. Простились…

Первое письмо, полученное нами уже в Краснодаре, — от Бориса Артамоновича Задорова. Не стану приводить его. Скажу только, что написано оно было в самых оптимистических тонах. «Они еще живы, за двумя я постоянно слежу, — писал Задоров. — Они зимуют на склоне горы Алоус».

Письмо датировано июнем 1925 года.

Осенью, 1927 года на горе Алоус безвестные пастухи застрелили двух зубров. Об этом узнали через месяц.

Возможно, это были Бойкая и Рыжий. Во всяком случае, зубров здесь больше не видели.

Кавказский подвид зубра, пережив своих беловежских братьев на шесть лет, исчез как дикий зверь с лица земли.

Но где-то жили потомки Кавказа, в жилах которых текла кровь горного подвида.

Молчаливый Кавказ. Поиски зубров. Сын избирает профессию. Заблуждение егерей. Поездка в родные края. Вести из Москвы. Охотоведческая станция Киша.

Зубров на Кавказе нет. Нет. Нет!

Но люди, похоже, не замечали этой потери. Мало ли кого нет после такой войны!

Все так же ходили егеря по тропам заповедника, стараясь охранить от злых людей оставшихся оленей, косуль, туров и медведей; перед ними открывались те же красочные просторы альпики, но тоска по утраченному зубру не проходила. Мир казался пустым. Знали, что зубров нет, но не мирились с этим знанием. А вдруг?.. Всякий раз, подымая бинокль, Борис Задоров или Алексей Телеусов надеялись на чудо.

Пожалуй, самым деятельным искателем зубров в конце двадцатых годов был Борис Артамонович Задоров. Он верил в свою удачу. Он спал и видел зубров. Они чудились ему в густой тени пихтарника, среди скал, у солонцов — днем и ночью. Он находил старые погрызы на стволах ильма и осины, шел по едва приметным следам, видел заросшие чесальные горки, натыкался на кости зубров, черепа. Все приметы налицо!

Задоров жил в Майкопе. Молодая жена его с апреля по октябрь видела мужа едва ли две-три недели. Уходил он из дома убежденный в удаче, говорил, что на этот раз он найдет, эт-точно, потому что проникнет в самое-самое… А возвращался потерянный, с потухшим взглядом и сердился, когда кто-нибудь заговаривал о зубрах.

В такие дни он садился писать очередное письмо в Краснодар, как рапорт начальству, хотя Андрей Михайлович Зарецкий уже не был для егеря начальством.