Сесил Форестер - Хорнблауэр и «Атропа»

Переход от ожидаемых родов к черным бриджам был для Хорнблауэра совершенно естественным — через деньги — но Мария увидела в этом только его бесчувственность.

— Неужели тебе бриджи важнее, чем твой ребенок? — воскликнула она. — Или чем я?

— Любимая, — сказал Хорнблауэр. Чтоб успокоить ее, пришлось положить перо и встать. — Мне о стольком приходится думать. Не могу выразить, как меня это огорчает.

Он ничуть не кривил душой. Не только весь Лондон — вся Англия будет наблюдать за процессией. Оплошности ему не простят. Но пришлось взять Марию за руки и утешить.

— Дорогая, — сказал он, с улыбкой глядя ей в глаза, — ты для меня — все. Для меня нет в мире ничего, важнее тебя.

— Хотела бы я в это верить, — сказала Мария. Он крепче сжал ее руки и поцеловал их.

— Что мне сказать, чтобы ты поверила? — спросил он,

— Что я люблю тебя?

— Мне было бы приятно это услышать, — сказала Мария.

— Я люблю тебя, дорогая, — сказал он, но поскольку она так и не улыбнулась, добавил: — Я люблю тебя даже сильнее, чем новые черные бриджи.

— Ox! — сказала Мария.

Ему пришлось продолжать, чтоб наверняка донести до нее свою шутливую нежность.

— Сильнее, чем тысячу черных бриджей, — сказал он.

— Можно ли требовать большего?

Она улыбнулась, высвободила руки и положила их ему на плечи.

— Этот комплимент я должна буду хранить вечно? — спросила она.

— Это всегда будет так, дорогая, — ответил он.

— Ты самый добрый муж на свете. — Говорила она искренно — голос ее дрогнул.

— А ты — самая нежная жена, — сказал он. — Можно мне теперь вернуться к работе?

— Конечно, милый. Конечно. Я такая эгоистка. Но… но, милый, я так тебя люблю. Я так тебя люблю!

— Ну, ну, — сказал Хорнблауэр, похлопывая ее по плечу. Быть может, он переживал не меньше нее, но у него йыли и другие поводы переживать. Если он что-нибудь упустит, готовя церемонию, то останется на половинном жалованье до конца жизни, и будущему ребенку придется жить в бедности. А тело Нельсона уже в Гринвиче. Процессия назначена на послезавтра, когда прилив начнется в одиннадцать, и дел еще невпроворот. Хорнблауэр с облегчением вернулся к недописанным приказам. Еще с большим облегчением отправился он на «Атропу», где тут же с головой окунулся в дела.

— Мистер Джонс, вы меня обяжете, прислав сюда мичманов и штурманских помощников. Мне нужно человек шесть с хорошим почерком.

Каюта стала похожа на школьный класс: мичманы расселись на принесенных из кают-компании табуретках за импровизированными столами с чернильницами и перьями и принялись переписывать составленные Хорнблауэром черновики приказов. Сам Хорнблауэр метался между ними, как белка в колесе, отвечая на вопросы.

— Простите, сэр, я не могу прочесть это слово.

— Простите, сэр, мне начать с красной строки? Это тоже способ кое-что разузнать о своих подчиненных, различить отдельных людей в том, что прежде представлялось ему безликой массой. Одним постоянно требовалась помощь, другие схватывали на лету. Один особенно тупой мичман написал несусветную чепуху.

— Черт возьми, — сказал Хорнблауэр, — неужели хоть один сумасшедший мог бы сказать такое, а тем более написать?

— Я так понял, сэр, — упорствовал мичман.

— Господи, помилуй! — в отчаянии воскликнул Хорнблауэр.

Но у этого мичмана оказался самый красивый почерк, и Хорнблауэр поручил ему писать начало приказов:

Его Величества судно «Атропа», в Детфорде

6 января 1806 года

Сэр,

Властью, данной мне Адмиралтейским советом…

Другие продолжали с этого места, и так выходило быстрее. Наконец было написано девяносто приказов и их копии, к полуночиих разослали. На каждую шлюпку и барку кое-как наскребли матросов и унтер-офицеров, а также питание для них. Всем разослали инструкции: «Вы проследуете семнадцатыми непосредственно за баркой Главнокомандующего военно-морскими силами в Hope и непосредственно перед баркой Благочестивой Компании Рыботорговцев».

В два часа пополуночи Хорнблауэр в последний раз увиделся с мистером Паллендером. Выйдя от него, он зевнул и решил, что сделал все. Нет, впрочем, надо произвести одну замену.

— Мистер Хоррокс, вы со мной и с телом отправитесь на первой барке. Мистер Смайли, вы будете командовать второй баркой, предназначенной для главного плакальщика.

Хоррокс был самым тупым мичманом, Смайли — самым толковым. Вполне естественно, что Хорнблауэр поначалу решил взять с собой Смайли, но, воочию оценив тупость Хоррокса, предпочел приглядывать за ним лично.

— Есть, сэр.

Хорнблауэру показалось, что Смайли рад вырваться из-под непосредственного надзора, и поспешил его огорчить:

— Вашими пассажирами будут четыре капитана и восемь адмиралов, мистер Смайли, — сказал он, — включая Адмирала Флота сэра Питера Паркера и лорда Сент-Винсента.

Радость Смайли мигом улетучилась.

— Мистер Джонс, я попрошу вас к шести часам утра прислать барказ с матросами к Гринвичскому причалу.

— Есть, сэр.

— А сейчас спустите, пожалуйста, мою гичку.

— Есть, сэр.

— До пяти я буду в «Георге». Посыльных отправляйте туда.

У Хорнблауэра оставались и семейные дела: Марии совсем скоро рожать.

Резкий западный ветер свистел в такелаже. Порывистый, отметил про себя Хорнблауэр, выходя на палубу. Если ветер не стихнет, барками нелегко будет управлять. Хорнблауэр спустился в гичку.

— К Детфордскому пирсу, — приказал он рулевому и поплотнее закутался в плащ — после жаркой от свечей, ламп и множества людей каюты ему стало холодно. Он прошел по пирсу и постучался в гостиницу. Окошко рядом с дверью слегка светилось, в его комнате наверху тоже горел свет. Дверь открыла хозяйка.

— А, это вы, сэр. Я думала, повитуха. Я только что послала Дэви за ней. Ваша супруга…

— Дайте пройти, — сказал Хорнблауэр.

Мария в халате ходила по комнате. Горели две свечи, и тени от балдахина над кроватью зловеще двигались по стене. Хорнблауэр вошел.

— Милый! — воскликнула Мария. Хорнблауэр обнял ее.

— С тобой все в порядке, дорогая? — спросил он.

— Да, н-надеюсь.. Это только что началось, — сказала Мария.

Они поцеловались.

— Милый, — сказала Мария, — какой ты добрый, что пришел. Я… я так хотела видеть тебя, пока… пока не пришло время.

— Доброта тут не при чем, — ответил Хорнблауэр. — Я пришел просто потому, что хотел придти. Я хотел тебя видеть.

— Но ты так занят. Ведь процессия сегодня?

— Да, — сказал Хорнблауэр.

— И сегодня же родится наш ребенок. Девочка, дорогой? Или еще один мальчик?

— Скоро узнаем, — сказал Хорнблауэр. Он знал, кого хочет Мария. — Кто бы это не был, мы будем любить ее — или его.

— Будем, — сказала Мария.