Владимир Санин - Кому улыбается океан

А вообще с подарками дело обстоит так. Толя Запорожцев и Слава Кирсанов преподнесли мне большие чучела лангуст, Толя Тесленко подарил краба. Траловую команду я буду вспоминать, глядя на полутораметровую пилу акулы, а старпома Бориса Павловича… О, это будет особое воспоминание! Уже на «Шквале» я решил проверить свой рюкзак, который при переходе с «Канопуса» показался мне подозрительно тяжелым. Я вспомнил, что Борис Павлович, прощаясь, как-то странно кашлял и косился на рюкзак пламенеющими глазами. Так и есть, в рюкзаке, завернутые в газеты, покоились четырехкилограммовый кирпич и ржавое звено якорной цепи. Вместе с этими сувенирами лежала маленькая записка: «Пусть это звено навеки связывает вас с „Канопусом“. Признаюсь, кирпич я домой не довез, а звено, отшлифованное и покрытое лаком, сейчас передо мной.

Аркадий Николаевич на прощанье преподнес мне большой и тяжелый сверток, взяв с меня слово, что я вскрою его только дома. Почти три недели я томился, но слово сдержал, и теперь являюсь обладателем штормового рыбацкого костюма, носить который на торжественных вечерах мне мешает одно обстоятельство: в костюм может запросто влезть вся моя семья. Думаю, что даже Юрий Власов вынужден был бы его сильно сузить и укоротить.

– Эй, на «Канопусе», грузите корреспондента! – кричат со «Шквала».

Ну вот, пора уходить. В моем распоряжении каких-нибудь десяток минут. Я еще раз обхожу – нет, обегаю «Канопус», торопливо прощаюсь с друзьями. На душе скребут кошки. Я не играю в прятки с самим собой, я соскучился по дому, но, если бы произошло чудо и мне продлили командировку, я был бы искренне счастлив. Потому что мне здесь было хорошо, с этими ребятами, которые тепло, с дружеским доверием приняли меня в свой коллектив. Я знаю, что мне долго будет их не хватать и что эти месяцы, которые для ребят с «Канопуса» обыкновенные трудовые будни, я буду вспоминать как самые доселе интересные и насыщенные впечатлениями в своей жизни. Мне по-настоящему грустно, что я ухожу на «Шквал» и что это неизбежно.

Последние рукопожатия и шутки. Мои вещи уже перенесли на бак, сейчас меня будут грузить на плавбазу на подвешенной к стреле металлической решетке.

– Вира помалу! – командует Аркадий Николаевич, и я вместе со своим скарбом взмываю в небо.

Геннадий Федорович щелкает затвором своего «Старта», и я опускаюсь на корму «Шквала».

– Маркович, вам радиограмма из Москвы, от начальства!

Коля Цирлин взволнованно размахивает листком: «РМТ КАНОПУС Санину. Срок вашей командировки продлен до 15 января 1966 года счастливого плавания приветом – подпись».

Я глупо улыбаюсь и не верю своим глазам. Меня трясет от неожиданности. Но с «Канопуса» доносится хохот. Я грожу Коле кулаком. Он разводит руками, я не слышу, что он говорит, но примерно догадываюсь: «Извините, но такова жизнь. Вокруг сплошные остряки, могу же и я позволить себе разочек разыграть товарища».

И последнее, что я слышу, – по трансляции разносится голос вахтенного штурмана Пантелеича:

– Внимание! Сдавший в стирку часы может получить их в прачечной!

Раздаются прощальные гудки. Я долго стою и смотрю, как уменьшается и наконец исчезает вдали мой «Канопус».

Вместо послесловия

Мне показывали очерк одного корреспондента, в котором говорилось, что рыбак на море думает только о том, как бы дать стране побольше рыбы. Очерк кончался разомлевшей от пышности фразой: «И от сознания того, что рыба, выловленная его траулером, скоро придет в дом советского человека, на душе Семена стало радостно и светло».

Сказать по правде, подобные фразы, рассчитанные на уж очень примитивного читателя, отскакивают от рыбаков как горох от стенки. Эти газетные мастодонты медленно, но верно вымирают, их время прошло. Безусловно, рыбак только тогда по-настоящему радуется жизни, когда ловится рыба, которая, как чутко уловил корреспондент, «скоро придет в дом советского человека». И если врач доволен, что больных становится все меньше и меньше; если пожарник не скучает без пожаров, а секретарь-машинистка – без входящих и исходящих, то для рыбака безделье – настоящая трагедия: он очень мало заработает. И нечего стыдливо умалчивать об этом, создавать видимость, что рыбак идет в море от одного избытка энтузиазма. Разумеется, есть и энтузиазм, и другие моральные факторы, о которых и пойдет речь в этой главе, но нужно быть последним ослом, чтобы делать из рыбака голубоглазого идеалиста. Рыбак прежде всего рабочий, он знает цену деньгам, которые достаются ему нелегко, – я уверен, труднее, чем рабочему любой другой профессии. И пусть шахтеры, металлурги, лесорубы и нефтяники не обижаются за это утверждение. Каждая работа трудна по-своему, и, если говорить только о затратах чисто физического труда, здесь еще можно спорить, кому приходится труднее.

Но горняк, металлург, лесоруб и нефтяник, закончив работу, приходят домой, где человека ждет семья, обед и телевизор. Он может прилечь и отдохнуть, потом выйти во двор и поболтать с друзьями, погулять с сыном и купить ему эскимо. Он может поссориться с женой, а потом ее приласкать. В воскресенье он хоть до полудня может лежать в постели и читать свежие газеты, а к вечеру пойти на стадион и поболеть за свою невезучую команду. Он – на земле, и все земное в его руках.

Я говорю все это потому, что мне бывает обидно за рыбаков. То из них делают херувимов с прозрачными крылышками, то беззаветных тружеников, мыслящих категориями из отчетного доклада местного комитета, то, наоборот, грубых и беззастенчивых деляг. Но рыбаки ни то, ни другое, ни третье. Тип рыбака, который сложился в наши дни, совсем иное. И жизнь именно этого сегодняшнего рыбака я и хочу сравнить с жизнью рабочего человека на суше.

Подумайте о людях, которые на полгода уходят в океан, с первым оборотом винта разрывая все нити, связывающие их с землей. Быть может, когда-нибудь придет время, и море для человека станет домом. Об этом пока пишут фантасты: в «Маракотовой бездне» и «Острове погибших кораблей» жизнь обитателя моря кажется удивительной и завидной. Но сколько бы ни писали о том, что траулер для рыбака второй дом, какие бы романтические специи ни добавляли в суровые будни морского бытия, дом рыбака остался на земле.

Работает рыбак и днем и ночью – вахтам безразличны времена суток. Работает он до седьмого пота, выжимая из себя все, – таков темп рыбацкого конвейера. И, отстояв вахту, он идет в столовую, а потом в каюту, где его никто не ждет. Где-то в тысячах милях от него жена, досматривает сны сынишка, вспоминают о том, кто в море, старые родители, которым вообще плохо спится, а сейчас особенно: каково там, в океане, их повзрослевшему мальчику?