Мария Плахова - К островам Индийского океана

Без научно обоснованного ответа на вопрос, постоянно, периодически или случайно образуются в таких местах скопления рыбы, нельзя рассчитывать на устойчивую перспективу развития рыбного промысла.

Вы спрашиваете, какова цель нашей экспедиции? Собрать материал для решения проблем биологической продуктивности подводных гор Индийского океана. Работать придется в трудных условиях, ведь государства не просто отгородились от океана нейтральными водами — океан, призванный объединять народы и континенты, стал страшен возможностью скрытой угрозы, в напряженной международной обстановке все сложнее проводить научные изыскания.

— Я половину своей жизни провел на море, — скажет потом капитан «Курчатова» Владимир Георгиевич Касаткин. — Ходил в Африку, Канаду, на Шпицберген, плавал в Тихом, Индийском океанах. С той поры многое изменилось, сложно стало работать в территориальных водах. Введено много ограничений, зачастую мешающих маневрированию. Чуть что — штрафы. До пяти, десяти, ста тысяч долларов. Некоторые страны, например, свои «зоны» установили сами, без международной конвенции.

Сидим в капитанской каюте, беседуем за чашкой чаю. Капитан, кому отныне вверены наши судьбы, высокий, плотного телосложения, с крупными открытыми чертами лица, — такие люди отличаются трезвым умом и хорошим здоровьем. Поседевшую голову держит прямо, невозмутимые серые глаза смотрят дружелюбно — с таким не пропадешь!

— Я всегда мечтал работать на подобном корабле. «Курчатов» — устойчивый, прекрасный по ходовым качествам корабль. Вот, например, на большую зыбь, как мы сейчас идем, контейнеровозам попадать не рекомендуется, опасно.

Касаткин работает с научной экспедицией первый раз, недавно принял судно: в Калининград из Финляндии, где «Курчатов» стоял на капитальном ремонте, корабль возвратился лишь 31 декабря.

Нравится капитану «Курчатов», не смущает его солидный возраст судна. Как только разговор касается опасной зыби, Плахова заметно оживляется:

— Владимир Георгиевич! А почему ночью вдруг бросать стало? Шторма вроде не было, а проснулись — все трещит, койка дыбом встает, того и гляди, на полу окажешься. А потом сразу трепка кончилась, как рукой сняло?

— A-а… Это я приказал рули-успокоители включить. Пусть, думаю, люди спокойно доспят, завтрак на камбузе нормально приготовят. Рули-успокоители на корабле — вещь незаменимая! Хотя они и замедляют скорость хода, зато не дают кораблю валиться набок. Вот от килевой качки, к сожалению, не избавляют.

— Объясните, пожалуйста, как они работают?

— Очень просто: из подводной части корпуса выдвигаются четыре крыла, похожие на плавники рыбы. На судне установлены измерители крена, показания их поступают на счетно-решающее устройство, оно и управляет движением подводных крыльев. Стоит судну накрениться, как крылья приходят в движение. Повинуясь сигналам, каждое из них поворачивается на определенный угол, выравнивая корпус.

Встреча наша с капитаном имеет тайную цель, и Плахова уверенно направляет беседу в нужное русло:

— Во время экспедиции в Океанию на «Дмитрии Менделееве» нас, художников, не брали на первые высадки, именуемые «разведкой», бог знает каких усилий стоило нам пробиться на Берег Маклая в Папуа-Новой Гвинее, где лишь восьмерым из ста восьмидесяти человек было разрешено работать в деревне Бонгу, среди папуасов.

А ведь нам быть участниками всех событий просто необходимо!

Касаткин слушает внимательно, постукивая пальцами по кожаному подлокотнику кресла.

— Ясно! — произносит он свое излюбленное словцо и улыбается хорошей улыбкой.

Пару месяцев спустя после ухода из закрытой гавани столицы Маврикия Порт-Луи мы все-таки попадем в настоящий тяжелый шторм. Разгулявшийся ветер, как игрушку, будет укладывать корабль с боку на бок, неподвижные предметы сорвутся с мест. Тогда добродушный взгляд капитана станет стальным и в голосе уже не будет этой раздумчивой мягкости.

Овеянное романтикой моряцкое ремесло — самое древнее на земле, со своими до конца преданными ему рыцарями. Наверное, быть моряком — это знать, что размеренная, спокойная жизнь тебе не дана и ее такой никогда не будет. Для этой категории людей ни с чем не сравнимо счастье, когда литой якорь, громыхнув, уляжется на палубу и впереди по курсу заплещется без конца и края вода.

— Владимир Георгиевич, расскажите, пожалуйста, о себе.

Рассказ капитана Касаткина. В шестнадцать лет я ушел из дому. Работать. Матросом в Калининградский флот. В 1941 году мой отец погиб, мать и сестра ушли на фронт медсестрами.

Сейчас уже полвека прожито. Половину жизни своей учился, половину плавал. Много под парусами ходил, по Северной Атлантике, к Исландии, за Фарерские острова, за Полярным кругом. А в 1952 году пошел матросом на СРТ — тогда еще не было промысловых орудий лова, все приходилось делать вручную. В первый раз в жизни попал в циклон, когда мне семнадцати не было, я на судне практику проходил.

Большой силы был циклон. Мы в центре оказались. В ту ночь в этом районе погибли три советских корабля, двадцать других судов под флагами разных стран исчезли, пропали без вести.

Так вот, циклон вторые сутки держался. Трюмы были наглухо задраены, но все равно туго приходилось. В шестнадцать часов волна разбила радиорубку, унесла за борт боцмана. Судно давно на боку лежало, воду откачивали. Так случилось, что спасательные пояса достать никто не успел: они в затопленных каютах остались. Ветер был сумасшедший — здоровых мужчин с ног сбивало. Многие у нас погибли, меня же и нескольких матросов за борт смыло.

Вода — не более двух градусов. «Холодно» — не то слово. Знали мы: кораблей в этом районе нет, все, кто успел, от циклона ушли, SOS посылать некому, да и радиорубки давно нет. Ну, я кое-как на воде держусь, друг друга в водоворотах почти не видим, помню лишь — паренек один рядом со мной был. Неожиданно нас обоих вал на гребень вскинул, вижу — вроде огонек мелькнул. Сначала решил — показалось, неоткуда здесь кораблю быть. А в голове одна мысль: глубина под нами три тысячи метров, холод ледяной, пена вокруг ревет, под ней и воды не видно.

Знаете, на море такие случаи бывают, порой и поверить трудно. Словом, не привиделся мне огонек, это наше советское судно, тоже СРТ. Не знаю уж, как они к нам подошли, как из воды вытащили. Окоченевших. Без сознания. Робы, что надеты были, заледенели, колом стояли, пришлось их с тела ножами срезать.

Судно, что нас спасло, лазарета не имело. Условий никаких. На одну койку нас по двое положили, чтобы друг друга грели. И что самое удивительное, когда отогрели, пересчитали, до фамилий дело дошло… Знаете, что оказалось? Брат мой родной на этом СРТ плавал. Это он в ту ночь на вахте стоял и знать не знал, что меня спасали. Мне, конечно, трудно рассказать, как мы потом встретились.