Эдгар Берроуз - Тарзан. Книги 1-26

Верпер крикнул. Ворота сразу распахнулись, и Мугамби стал свидетелем радушной встречи, которую арабы устроили недавнему гостю лорда и леди Грейсток. И негру сразу все стало ясно: этот белый был шпион и предатель. Именно ему вазири были обязаны набегом арабов в отсутствие Великого Бваны. И к злобе негра против арабов прибавилась жгучая ненависть к белому шпиону.

Войдя в деревню, Верпер торопливо направился к палатке Ахмет-Зека. При виде своего лейтенанта, Ахмет-Зек поднялся и с удивлением оглядел рубище, покрывавшее тело бельгийца.

– Что случилось? – спросил он.

Верпер рассказал все по порядку. Он пропустил только маленькую подробность о сумочке, которая была плотно привязана к его кушаку под одеждой. Глаза араба сузились от жадности, когда он услышал о золоте, которое вазири закопали около развалин дома Грейстоков.

– Теперь уже нетрудно вернуться за ним и привезти его сюда! – сказал Ахмет-Зек. – Но сначала мы подождем здесь быстрых вазири. Когда мы всех их перебьем, мы подумаем и о золоте. Оно от нас не уйдет, потому что мы не оставим в живых никого из тех, кто знает о его существовании.

– А женщина? – спросил Верпер.

– Теперь ничего не остается другого, как продать ее на север, – ответил разбойник. – За нее дадут хорошие деньги.

Бельгиец одобрительно кивнул головой. Мысли быстро сменялись в его мозгу. Если ему удастся уговорить Ахмет-Зека послать его во главе отряда, который повезет леди Грейсток на север, он сможет воспользоваться случаем и улизнуть от своего хозяина. Он с радостью отказался бы от своей доли золота, лишь бы только уйти подобру-поздорову со своей заветной сумочкой.

Он уже достаточно ознакомился с приемами Ахмет-Зека. Он знал, что ни один член его шайки никогда не бывает добровольно освобождаем от службы. Большинство бежавших снова попадались в его руки. Верпер не раз слышал ужасающие крики этих дезертиров, когда их пытали перед казнью. У бельгийца не было ни малейшего желания подвергнуться риску быть пойманным и вновь приведенным сюда.

– Кто пойдет на север с женщиной? – спросил он. Ахмет-Зек на минуту задумался. Золото, зарытое у дома англичанина, представляло из себя значительно большую ценность, чем та сумма, которую можно было выручить за эту женщину. Ему необходимо было избавиться от нее как можно скорее, но и золото надо было забрать не откладывая. Из всех приближенных Ахмет-Зека Верпер был самый подходящий для выполнения одного из этих неотложных дел. Араб, знающий все дороги и племена страны так же хорошо, как и сам Ахмет-Зек, легко сможет скрыться на севере с деньгами, вырученными за продажу женщины. Верперу же вряд ли удастся скрыться в стране, столь враждебной европейцам, а Ахмет-Зек со своей стороны постарается, чтобы отряд, который будет сопровождать бельгийца, был составлен из надежных людей, которые не перешли бы на сторону Верпера, если бы последний вздумал дезертировать от своего господина. Наконец Ахмет-Зек заговорил:

– Я не вижу необходимости нам обоим возвращаться за золотом. Ты поедешь на север с женщиной. Я дам тебе письмо к одному моему приятелю, который знает все рынки для этого товара. А я тем временем поеду за золотом, и мы встретимся здесь после того, как покончим со своими делами.

Верпер с трудом скрыл свою радость, услыхав слова Ахмет-Зека. Впрочем, неизвестно, удалось ли еще ему в самом деле скрыть ее от подозрительного, всевидящего ока араба. Тем не менее на этом порешили. Ахмет-Зек и лейтенант принялись затем обсуждать подробности предстоявших им путешествий, а после того Верпер простился и удалился в свою палатку. Он давно уже мечтал о ванне и теперь поторопился к себе. Приняв ванну, он прикрепил небольшое ручное зеркальце к задней стене палатки и, придвинув грубый Стул к неотесанному столу и, вооружившись бритвой, принялся удалять со своего лица густую, жесткую растительность.

В списке всех удовольствий, составляющих привилегию сильной половины рода человеческого, чувство облегчения и свежести, которое испытывает мужчина после того, как он начисто выбрился, занимает далеко не последнее место. Отогнав от себя на время усталость, Верпер после бритья развалился на своем хромом стуле, чтобы выкурить перед сном папиросу. Засунув большие пальцы обеих рук за пояс, он нащупал драгоценный мешочек, привязанный на ремешке вокруг поясницы. Он вздрогнул от радостного волнения, когда подумал о той ценности, какую представляло из себя это сокровище, никому кроме него не ведомое.

Что сказал бы Ахмет-Зек, если бы он это знал? Верпер злорадно усмехнулся. Как засверкали бы глаза старого мошенника, если бы только он мог взглянуть на это сокровище! Верпер не имел еще возможности полюбоваться камешками, он даже не пересчитал их, он только приблизительно догадывался о том, сколько они должны стоить. Он расстегнул пояс и вынул заветный мешочек. В палатке, кроме него, никого не было. Все обитатели лагеря, кроме часовых, давно ушли на покой. Никто и не войдет теперь в его палатку! Сквозь кожу сумочки он нащупал форму и величину маленьких камешков. Он взвесил мешочек в одной руке, потом в другой и, медленно повернув свой стул к столу, при свете маленькой коптящей лампочки высыпал содержимое мешочка на грубые неотесанные доски.

Яркая, сверкающая игра камней превратила внутренность неопрятной убогой палатки в великолепный дворец в глазах замечтавшегося бельгийца. Он представлял себе, как перед ним, владельцем сказочного богатства, раскрываются двери золоченых палат; он думал о власти, о наслаждениях и роскоши, которые ему всегда были недоступны; в своих мечтаниях он отвел взгляд от стола и устремил его туда, вперед, к далекой прекрасной цели, высоко подымавшейся над серой, скудной земной обыденщиной.

Глаза его бессознательно остановились на зеркале, все еще висевшем на стене. Какое-то отражение шевельнулось на поверхности маленького зеркальца и вернуло Верпера к действительности. Он еще раз взглянул в глубину зеркальца и увидел в нем мрачное лицо Ахмет-Зека, выглядывавшее из складок занавеси у входа в палатку.

Верпер едва подавил крик ужаса. С редким самообладанием он медленно перевел свой взгляд на стол, словно и не глядел в зеркало. Он, не торопясь, вложил драгоценные камни обратно в мешочек, запрятал его к себе за пазуху, вынул из портсигара папиросу, закурил ее и встал. Зевая и потягиваясь, он медленно повернулся к дверям палатки. Лица Ахмет-Зека уже не было видно в складках занавески…

Сказать, что Альберт Верпер был испуган, было бы мало. Он сознавал, что лишился не только своего сокровища, но и своей жизни. Ахмет-Зек никогда не позволил бы никакому найденному им богатству проскользнуть у него между пальцев. Не простил бы он и обмана лейтенанта, который, завладев таким сокровищем, не пожелал разделить его со своим господином. Бельгиец медленно приготовился ко сну. Он не знал, слепили ли за ним, но, если бы кто-нибудь и следил, он не мог бы подметить и следов нервного беспокойства, которое Верпер тщательно старался скрыть.