Василий Боткин - Письма об Испании

Для Джорджа Борро совершенно не существует артистической Испании. При виде красот природы он рыдает и описывает их как великий художник, но далее картин неодушевленной природы он ничего не видит. Ни архитектура соборов, ни залы Альамбры, ни картины великих художников его не трогают: если б ему дали власть, он бы воздвиг пуританское гонение на древнее художество Испании. Милым сторонам испанской жизни он тоже не сочувствует, он холоден к красоте женщин, к изяществу народных костюмов, к приветливости, сроднившейся с южными правами. Он ценит испанцев за их пламенный темперамент, за их воздержность, за их величавый и звучный язык, за их презрение к мелким благам жизни. В будущность юной Испании он не верит и безнадежность ее положения относит, по своему обыкновению, к католицизму. Постоянно изучая простой народ края, Борро ни одного раза не может схватить умом того простого вывода, который дался нашему русскому туристу без всяких усилий, то есть вывода о совершенном разъединении испанского народа с идеологами, усиливающимися править этим народом по рецепту французских и английских узаконений.

Мы назвали два замечательнейших сочинения об Испании, и хотя пределы нашей статьи не дозволяют нам упоминать о других, менее замечательных, мы не можем, однако же, пройти молчанием одной французской книги, весьма поверхностной, и, несмотря на то, стоющей внимания. Почти в то же самое время, как Джордж Борро испытывал все последствия борьбы с алькадами и коррехидорами, французские туристы начали проникать в Испанию, заглядывать в Гранаду и Севилью, а потом печатать книжечки и фельетонные статьи о чудесах соседственной полудикой страны. Между этими путниками, жаждущими повстречаться хотя с одним бандитом и присутствовать хоть на одном бое быков, иные, как, например, Мериме, писали дельно и гладко. По примеру их в Испанию проехал и Теофил Готье, писатель, редко умеющий писать дельно, но одаренный душой истинного артиста.

При всей своей ветрености, заносчивости, способности к скороспелым заключениям этот странный турист был зорок именно на то, на что Борро при всем своем даровании не имел никакой проницательности. Готье сам когда-то был живописцем и, бросивши живопись, перенес в свои литературные занятия иногда преувеличенную страсть к картинности слога. Для него живопись, ваяние, архитектура, музыка, красивые костюмы, красивые лица женщин составляли всю жизнь; за исключением изящной стороны, он не хотел думать ни о каких других сторонах нашего существования. В предисловии к одному из своих довольно эксцентрических произведений Готье написал следующие безумные строки: «Я сейчас же отдам все мои права и звание французского гражданина за возможность досыта налюбоваться красотою госпожи Джулии Гризи или княгини Боргезе, в то время когда Канова лепил с последней свою известную статую» {431} . Но чудак, публично напечатавший подобные слова, имел за собой одно достоинство — искренности во всех своих причудах. Он приехал в Испанию наслаждаться и достиг своей цели. Для старой картины, для встречи с хорошенькой женщиной он храбро переносил все трудности поездки, подвергался лишениям и оставлял в стороне всю неимоверную избалованность парижанина. «Путевые заметки» Готье {432} обратили на себя внимание читателей и стоили такой чести: если задача их автора не была очень обширна, сам автор сумел быть хозяином в своей небольшой области. Если из названных заметок мы и выбросим страницы, исполненные бомбаста {433} , в книге все-таки останется достаточно материала для уразумения артистической Испании. Само собой разумеется, ни политических наблюдений, ни сколько-нибудь дельных заметок о народном быте у Готье вы не приищите, но ежели вас может занять ряд картин, передающих поэтическую прелесть древних церквей, покинутых аббатств, мавританских зданий и так далее, вы по справедливости оцените и книгу, и парижанина, ее сочинителя.

Сказавши наше беспристрастное мнение по поводу лучших и популярнейших книг об Испании, за наши годы появившихся за границею, мы можем обратиться к книге нашего русского литератора, вполне достойной занять почетное место между сейчас нами названными сочинениями. Письма г. Боткина давно знакомы каждому любителю русской словесности, полное собрание их не может не иметь успеха, тем более что раздробление и медленное печатание первых писем, необходимое по журнальным условиям, по необходимости вредило их целостности. Собственно мы обязаны отдельному изданию «Писем об Испании» гораздо большим наслаждением, нежели тем же письмам, тянувшимся едва ли не три года и прерываемым постоянными интервалами. Прежде нас увлекали в них отдельные мысли, отдельные картинки природы, отдельные сцены путевой жизни; теперь же нам яснее сказалась мысль, связывающая все эти изящные отрывки. Артистический дух, проникающий все произведение, вполне открылся перед нами, а вместе с тем мы проследили не вредящую этому духу всю зоркость мыслителя и наблюдателя политических вопросов. Г-н Боткин не жил в Испании так долго, как Форд, не был связан с ее народом так, как Джордж Борро, а между тем, во многом уступая этим испанским старожилам, он во многом дополняет и разрушает ими замеченное. По своему сочувствию к природе, по своему страстному пониманию художества в искусстве и жизни русский путешественник не уступает артисту Готье, а, напротив, далеко превышает его тонкостью своего развития, не говоря уже о многостороннем направлении всей наблюдательности.

По книге Теофила Готье читатель может ознакомиться, и то не вполне, с одною лишь стороною старой и новой Испании, доверясь сочинению Борро, он, заодно с глубокими и драгоценными сведениями, приобретет множество совершенно фальшивых взглядов. Письма об Испании г. Боткина не введут его ни в узкий мир артистического реализма, ни в круг смелых гипотез, основанных на предрассудке или горячности. Сочинение нашего соотечественника скорее можно поставить в один разряд с книгою Форда: и та и другая замечательны по увлекательному изложению, по здравому и чисто современному взгляду на вещи. Но и тут найдем мы довольно несходства. Цели авторов различны: один составляет аккуратный путеводитель по Испании, другой изображает страну в ряде беглых очерков, связанных между собой лишь одной нитью личных впечатлений сочинителя. И англичанин Форд и г. Боткин равно любят страну, ими описанную, но количество фактов, которыми располагают оба, весьма различно. Форд долго жил в Испании, изъездил ее по всем направлениям, долго собирал материалы для своего труда, тогда как русский его последователь был в Испании мимоходом, останавливался лишь в самых оригинальных ее уголках, не имел претензии видеть все и записывал лишь впечатления ничем не связанного туриста. Множеством характернейших подробностей Форд далеко превышает г. Боткина, но зато наш соотечественник имеет неоспоримый перевес в своей зоркости на поэзию страны, в своем даре извлекать умный вывод из небольшого числа фактов, им подмеченных.