Мониша Раджеш - Вокруг мира на 80 поездах. 72 000 километров новых открытий

От станции Син-Осака мы за 15 минут добрались до Киото на поезде Hikari. После Nozomi «Хикари» был вторым по скорости поездом на ветке «Токайдо-синкансэн», за которым следовал Kodama, который останавливался почти на всех станциях в пути. Даже названий этих поездов было достаточно, чтобы заставить меня захотеть прокатиться на них всех: «Хикари» означает «свет»; «Кодама» – «эхо»; «Сакура» означает «цветение вишни»; «Кагаяки» переводится как «блеск». И, даже не зная перевода, я уже любила нежность «Мидори», мягкость «Асагири» и метко названные «Поезда радости», из которых особенно фантастически звучало название Aso Boy. Экспресс-поезд с ограниченным количеством мест, который доставлял японские семьи до кратера вулкана Асо; он состоял из четырех вагонов, выглядел так, как будто был спроектирован модельером Полом Смитом, и был укомплектован сиденьями, обитыми тканью с радужной расцветкой. В нем были игровая комната с аниматорами, бассейн с деревянными шариками, коллекция книжек с картинками и кафе с прилавком под рост ребенка. Aso Boy был мечтой на колесах для каждого ребенка.

У нас оставалось чуть меньше недели в Японии, и пару дней мы хотели провести в Киото. По неизвестным мне и, пожалуй, нелепым причинам я никогда не чувствовала, что в полной мере попробовала страну на вкус, пока не заходила в храм или часовню – или, на худой конец, хотя бы в один музей. Даже музея карандашей могло быть достаточно, чтобы назвать мой визит в город полноценным. За отсутствием каких-либо религиозных святынь подошли бы любые руины или просто что-то очень старое. Возможно, мне нужно было понять прошлое страны, прежде чем погружаться в ее настоящее, и Киото как раз был одним из немногих городов, в таком объеме сохранившим древнюю культуру Японии. Бывшая столица страны, окруженная развалинами и укутанная туманом, избежала бомбардировок во время войны, чтобы сегодня стать городом, олицетворяющим спокойствие и красоту. В то время как половина города парила на крыльях потребительского модернизма, вторая половина была капсулой времени, состоявшей из мощенных булыжником улиц, гостиниц в традиционном японском стиле и чайных церемоний, проводимых гейшами. Впервые с тех пор, как мы прибыли в страну, святыни, храмы и клены Киото заставили нас замедлиться, чтобы мы могли просто дышать, погружаясь в осознанность.

На паре электрических велосипедов мы проехались вдоль реки к синтоистским храмам и спрятались в тени краснеющих листьев, чтобы понаблюдать, как семьи собираются в темизуя – водном павильоне, где посетители мылись перед входом в святилище. Кэйдзи, работавший ночным менеджером в Ритц-Карлтоне по соседству, увидел, как мы затаив дыхание наблюдаем за происходящим, и подозвал нас к себе, чтобы объяснить ритуал. Я всегда переживаю, как бы не повести себя неправильно и не нарушить правил в местах поклонения, поэтому была очень ему благодарна за помощь. Мы завороженно смотрели за тем, как он поднял длинный деревянный ковш.

– Правой рукой окуните ковш в воду и используйте его, чтобы вымыть левую руку. Потом перемените руки и вымойте правую руку.

Затем Кэйдзи выпил немного воды из своей ладони, прополоскал рот и выплюнул ее, прежде чем осушить ковш и поставить его ничком для следующего человека. Жестом приглашая нас присоединиться к нему, Кейдзи повел нас к воротам Тори, обозначавшим границу между мирской и святой землями. Он указал на большой мешок риса в шкафу слева и запасы саке высшего качества справа – и то и другое появилось здесь в качестве подношений храму. Он объяснил, что верующие никогда не проходят через середину проема ворот, так как она предназначена для божеств. Следуя за Кэйдзи по крошечным деревянным мосткам, которые нависали над ручьями, мы брели мимо столь миниатюрных кустов и цветов, что я почувствовала себя Гулливером на острове лилипутов. В храме находился родник, вода в нем была чистая и свежая – Кэйдзи объяснил, что, несмотря на отсутствие строгих предписаний и религиозных текстов, главным правилом синтоизма является почтительное отношение к природе. Это был первый случай, когда религия оказалась мне близкой по духу.

В ту ночь мы остановились в традиционной гостинице рёкан и пообедали на берегу реки Хозу. Напоминая средневековое сражение, огоньки бушевали в длинных деревянных лодках, качающихся на волнах, освещая воду вокруг. Следуя традиции укаи – древнего метода рыбной ловли, обученные бакланы на поводках пронзали поверхность воды, возвращаясь с рыбой в клювах под аплодисменты снимающих видео туристов. Потягивая ледяное саке, я изучала первое из восьми блюд, выставленных на черный поднос, и было страшно даже нарушать эту композицию. На фарфоровой ложке лежало то, что напоминало нарезанный жареный лук, но при более тщательном осмотре у лука обнаружились глаза, и оказалось, что это сушеные креветки. Свежий инжир переливался оттенками розового, а кубики огурца подрагивали в чаше с вареньем. Хотелось попробовать как можно больше, я прожигала взглядом второй поднос, где была рыба на гриле и гора креветок в темпуре.

– Можешь взять мою рыбу, если хочешь, – великодушно предложил Джем.

– Я в порядке, спасибо.

– Ты собираешься съесть всю темпуру?

– Хорошая попытка. Просто оставь то, что тебе не нравится.

– Что это вообще такое? – Джем подцепил нечто, выглядящее как кусок уха.

– Я не знаю, – честно ответила я, заглядывая в меню. – Нарезанный абалон?

У него вытянулось лицо так, как будто он жевал картон.

– Это очень дорогое блюдо! Этот моллюск вырастает на миллиметр в год или что-то вроде того.

– Мне без разницы, на вкус очень мерзко, – прошептал он.

– Что там под жареным сыром? Тушеный морской гребешок?

– Не могу понять.

– Надеюсь, это не угорь.

– Угорь – это как раз хорошо.

– Нет, не очень. С тех пор как по телевизору крутили ту рекламу с черными угрями, мечущимися в раковине с водой, я уже никогда не смогу есть эту рыбу.

– Боже, это запеченный морской еж. Разве они не ядовиты?

– Перестань, поешь тогда маринованные огурцы и нори.

– Все ли вам нравится? – поинтересовался наш официант, подняв ладонь вверх.

– Все бесподобно.

– Прекрасно! Спасибо.

Он поклонился и ушел, в это время Джем спрятал недожеванного абалона под поднос.

Содрогаясь и наспех проглатывая куски, мы кое-как продолжали трапезу, слабо улыбались друг другу, запивая еду горячим соленым бульоном и периодически кивая официанту.

– Именно ты настояла на традиционной кухне, – напомнил мне Джем.

На мой взгляд, нет смысла ехать куда-то со своим самоваром. Отказываться от всего нового и оттого пугающего – значит выказывать неуважение гостеприимным хозяевам и в то же время самому себе. Готовность узнать больше и попробовать приобщиться к образу жизни другого человека является первым шагом к развитию духа сопереживания. Но я не могла притворяться, что чувствую то, чего на самом деле не было, и иногда мне приходилось признавать поражение и принимать истину, что в жизни бывают моменты, когда только двойной чизбургер может заполнить внезапно возникшую пустоту.