Николай Соболев - По дебрям и морям [Жизнь и приключения Генри Стэнли и Джемса Кука]

Кто был Генри Стэнли. — Впечатления раннего детства. — В приюте. — Бегство. — Скитания. — Жизнь в Ливерпуле. — Отъезд в Новый Орлеан.

Девятнадцатый век — полоса географических открытий. Европейские страны, до этого времени замкнутые в себе, развивают свой флот, ищут новых морских путей, новых земель и изучают населяющие эти земли народы.

Причины этого сдвига очень глубоки; но главная причина — развитие промышленности. Нужно было найти рынок, потребителя для вырабатываемых товаров. Зачастую люди, открывавшие новые земли, сами об этой причине не знали, а руководились только научными целями. Исследователи и ученые того времени мало походили на кабинетных ученых наших времен. Это были смелые путешественники, отважные, выносливые люди, не боявшиеся никаких лишений, а часто и смерти.

Один из крупнейших ученых путешественников того времени — Генри Мортон Стэнли.

Стэнли родился в небольшой деревушке, близ Денбига [1] В Англии. , в семье бедного фермера [2] Фермер — сельский хозяин. Роуланда, в 1841 году. Он был незаконнорожденный; первоначальное имя свое — Джон Роуланд — он получил от мужа своей матери, но настоящий отец его неизвестен. Когда Джону исполнилось 17 лет, он стал называться Генри Мортон Стэнли. Это было имя того купца, который усыновил прославившегося впоследствии путешественника.

Человек, который считался отцом Стэнли, умер через несколько недель после его рождения, а мать уехала, оставив ребенка у деда, Моисея Парри. С матерью Стэнли виделся всего два раза в жизни, и они навсегда остались чужими друг другу.

Дед и внук ютились на чердаке маленького домика, в котором жили дяди Генри; обитатели чердака не общались с более зажиточными обитателями нижних комнат. С чердака вел отдельный ход в большой сад. В этом саду мальчик проводил много времени с дедом.

В памяти Генри на всю жизнь сохранилось доброе бритое лицо деда, его плотная фигура и даже «бархатные рейтузы и охотничий кафтан» — почти неизменный костюм его. Уже на склоне лет Стэнли вспоминает о том, как стоит он, одетый в курточку и воротничок, между колен своего деда, а старик управляет его рукой с грифелем и заставляет выводить буквы.

И этого близкого человека лишился Генри. Обстоятельства смерти деда мальчику запомнились так. Однажды, когда Генри разбил большую кружку с водой, дед пригрозил ему пальцем и, обещая «хорошую взбучку», ушел в поле.

Но ему не пришлось наказать неосторожного внука: в поле ему вдруг сделалось дурно. Умер он там же, его даже не успели живым донести домой.

После смерти деда родственники отдали Генри на воспитание старикам Прейс, условившись платить за содержание его одну крону в неделю. Скоро Прейс и жена его нашли, что содержать мальчика за эту плату невыгодно, и потребовали прибавки. Родные отказались увеличить плату, и Прейсы решили отдать Генри в приют, но о своем решении ему не сказали.

Сам Стэнли так рассказывает об обстоятельствах, при которых он попал в приют.

Сын Прейса, Дик, подошел однажды к Генри и, взяв его за руку, уверил, что они пойдут в гости к тетке. Шли они долго. У Генри уж не хватало сил передвигать ноги; Дик посадил его к себе на плечо и, успокаивая мальчика всяческими соблазнами, понес дальше. Так дошли они до огромного дома, у решетчатой калитки которого Дик позвонил. Скоро к ним вышел «угрюмый, чужой» человек. Человек этот быстро впустил недоумевающего и сопротивляющегося Генри в калитку и тотчас же захлопнул ее. Напрасно Дик убеждал мальчика, что скоро вернется с теткой, Генри понял все, и впервые в жизни ясно почувствовал ужас полного одиночества. Это было первое горе, которое осознал Генри.

Страшный дом, где очутился он, был приют для бездомных детей. Первые дни мальчик часами плакал, и ему становилось легче; слезы как будто были местью жестокому Дику, бросившему коварным обманом Генри в эту огромную тюрьму.

Вот что рассказывает о приюте Стэнли: «Мы все, воспитанники приюта, находились в положении чернокожих рабов. Наставник нас не щадил, и побои градом сыпались на нас по самому малейшему поводу. Часто мы даже не понимали, за что он нас наказывает. Но когда он бил нас рукой, то это, конечно, было предпочтительнее розог или ударов линейкой и палкой. И то и другое всегда было у него под рукой. Он бил без пощады и переставал только тогда, когда у него уставала рука, или когда все наше тело покрывалось синяками и ссадинами».

«Помню мое первое наказание, — продолжает Стэнли. — Наставник прочел нам главу из библии, перед отходом нашим ко сну, и вдруг спросил меня, как назывался тот, кто разгадал сны фараону.

— Иофис, — отвечал я.

— Кто?

Я повторил.

— Ты хочешь сказать: Иосиф? — поправил он.

— Да, Иофис.

Я не понимал своей ошибки, и он пришел в ярость, но все же ничего не объяснил мне, а только взял в руку новую розгу и велел мне раздеваться. Я оторопел и не мог пошевелиться, испытывая самые разнообразные чувства: ужас, удивление и возмущение. Тогда он бросился ко мне, с бешенством сорвал с меня платье, и на меня посыпался ряд ударов, скоро сваливших меня с ног. И такое явление было самым обычным в приюте».

В приюте было 30 мальчиков. Эти забитые, грязно одетые, истощенные узники большого каменного дома были отрезаны от мира, они не только не принимали никакого участия в жизни, но даже не знали о том, что делается за стенами школы.

Лишь сменами времен года чередовалось однообразие жизни в приюте. Интересы сосредоточивались на уже прошедшей или предстоящей очередной порке.

У Генри не было даже радости, которую испытывали его товарищи при посещении приюта родными.

Когда Генри исполнилось 12 лет, ему однажды сообщили, что к нему пришла его мать, с двумя детьми. Чем больше была его радость от мысли, что у него тоже есть мать, брат и сестра, тем горше было разочарование. Вошла, как рассказывает Стэнли, «высокая женщина с черными, связанными на затылке волосами», мальчик смутился и оробел под ее суровым испытующим взглядом. На память ему пришла затверженная заповедь: «чти отца твоего и матерь твою», и в эту минуту он ясно почувствовал, что ни любить, ни почитать эту чужую женщину он не может.

Мечта броситься к матери с лаской казалась нелепой, он не мог заставить себя сдвинуться с места.

Мать Генри побыла недолго и уехала, оставив в приюте его сводную сестру. С сестрой Генри не мог сблизиться, потому что в приюте строго отделяли мальчиков от девочек.