Агата Кристи - Расскажи мне, как живешь [litres]

Я прихожу к мысли, что это старая и хорошо известная повесть об обманутой деревенской девушке. Эта женщина – ее мать, а наш веселый Субри – подлый обманщик.

Голос женщины повышается в благородном негодовании. Она хватает одной рукой крест у себя на груди, поднимает его и, видимо, в чем-то клянется.

Макс кричит, чтобы прислали Субри. Я решаю, что мне лучше, наверное, из деликатности уйти, и как раз пытаюсь незаметно удалиться, когда Макс велит мне оставаться на месте. Я снова сажусь, и так как я, видимо, должна изображать свидетеля, пытаюсь делать вид, что понимаю, о чем идет речь.

Женщина, суровая, полная достоинства фигура, стоит молча, пока не появляется Субри. Тогда она осуждающе простирает руку и, очевидно, повторяет свои обвинения против него.

Субри не пытается сколько-нибудь серьезно защищаться. Он пожимает плечами, поднимает руки, кажется, признает справедливость ее обвинения.

Драма продолжается – спор, взаимные обвинения. Макс все более и более принимает судейский вид. Субри побежден. Ну что ж, кажется, говорит он, делайте как хотите!

Неожиданно Макс придвигает к себе лист бумаги и пишет. Он кладет написанное перед женщиной. Она ставит значок – крест – на бумаге и, снова подняв золотой крест, в чем-то торжественно клянется. Затем подписывается Макс, и Субри тоже ставит свой значок и, по-видимому, тоже в чем-то клянется. Затем Макс отсчитывает некоторую сумму денег и отдает женщине. Она благодарит Макса, с достоинством склоняя голову, и выходит. Макс адресует Субри какие-то горячие укоры, и тот уходит с довольно подавленным видом.

Макс откидывается в кресле, вытирает платком лицо и говорит: «Вуф!»

Я кидаюсь на него с вопросами.

«В чем дело? Девушка? Она дочь этой женщины?»

«Не совсем. Это была хозяйка местного борделя».

«Что?»

Макс передает мне, насколько возможно точно, собственные слова женщины.

Она пришла к нему, говорит она, чтобы он мог исправить тяжкое зло, причиненное ей его слугой Субри.

«Что сделал Субри?» – спрашивает Макс.

«Я женщина известная и честная. Меня уважают все кругом! Все говорят обо мне хорошо. Мой дом содержится богобоязненно. А тут приходит этот парень, этот Субри, и в моем доме он находит девушку, которую знал в Камышлы. Разве он возобновляет с ней знакомство приятным и приличным образом? Нет, он действует беззаконно, применяет насилие – так, что может нанести вред моей репутации! Он скидывает с лестницы и выкидывает вон из дома турецкого господина, богатого турецкого господина, одного из моих лучших клиентов. Все это он делает яростно и в неподобающей манере! Более того, он убеждает девушку, которая должна мне деньги и видела от меня много доброты, покинуть мой дом. Он покупает ей билет и отправляет на поезде домой. Более того, она берет с собой сто и десять франков, которые принадлежат мне, а это грабеж! Так вот, Хвайя, это неправильно, чтобы можно было наносить такие оскорбления. Я всегда была безупречной и добродетельной женщиной, богобоязненной вдовой, против которой никто ничего не может сказать. Я долго и тяжко боролась с бедностью и поднялась в мире благодаря своим собственным честным стараниям. Не может быть, чтобы вы приняли сторону насилия и зла. Я прошу о возмездии и я клянусь тебе (это был момент, когда золотой крест вступил в действие), что все, что я сказала, правда, и я готова повторить это в лицо твоему слуге Субри. Ты можешь спросить в Магистрате, у священника, у французских офицеров в гарнизоне – все скажут тебе, что я честная и уважаемая женщина!»

Субри, когда его вызвали, ничего не отрицал. Да, он знал эту девушку в Камышлы. Она была его другом. Турок его раздражал, и он спихнул его с лестницы. И он посоветовал девушке, что ей надо вернуться в Камышлы. Ей Камышлы больше нравится, чем Айн-эль-Арус. Девушка взяла в долг немного денег, чтобы взять с собой, но, несомненно, когда-нибудь возместит.

На этом Максу пришлось произносить решение.

«Да уж, чего только не приходится делать в этой стране. Никогда не знаешь, что будет следующее», – стонет он.

Я спрашиваю, как же он решил.

Макс откашливается и продолжает повествование.

«Я очень удивлен и недоволен, что мой слуга входил в твой дом, ибо это противоречит нашей чести, чести экспедиции, и мой приказ, чтобы в будущем никто из моих слуг не входил в твой дом. Пусть это будет хорошо понято».

Субри мрачно говорит, что это понято.

«Относительно того, что девушка покинула твой дом, я не буду ничего предпринимать, потому что это не мое дело. Про взятые ею деньги – они, я думаю, должны быть тебе возвращены, и я их возвращу тебе сейчас, ради чести слуг экспедиции. Эта сумма будет удержана из жалования Субри. Я напишу бумагу, подтверждающую уплату этих денег и отвергающую все дальнейшие претензии к нам. Я прочту эту бумагу, ты поставишь свой знак на ней и будешь знать, что этим дело закончено».

Я вспомнила то достоинство и библейский пыл, с которым женщина поднимала крест.

«Она сказала что-нибудь еще?»

«Я благодарю тебя, Хвайя. Справедливость и правда возобладали, как и всегда, а злу не было позволено восторжествовать».

«Ну, – говорю я, несколько потрясенно, – ну…»

Я слышу легкие шаги мимо нашего окна.

Это наша недавняя гостя. Она несет большую книгу церковных служб или молитвенник и как раз идет в церковь. Ее лицо строго и серьезно. Большой крест подпрыгивает на ее груди.

Тут я встаю, беру с полки Библию и обращаюсь к истории Рааб, блудницы. Я чувствую, что знаю – в какой-то мере, – какой была Рааб, блудница. Я могу себе представить эту женщину в ее роли – ревностная, фанатичная, смелая, глубоко религиозная, и тем не менее – Рааб, блудница.

* * *

Наступил декабрь; пришел конец сезона. Может быть, из-за того, что сейчас осень, а мы привыкли к весне, может быть, потому что слухи и предупреждения о неспокойном положении в Европе витают в воздухе, но чувствуется привкус грусти. На этот раз есть чувство, что мы можем не вернуться…

Хотя дом в Браке все еще арендован – наша мебель сложена там, и еще много что можно найти на городище. Наше разрешение на раскопки действительно еще на два года. Конечно же, мы вернемся…

Мэри и Пуалу направляются по дороге через Джераблус в Алеппо. Из Алеппо мы едем в Рас Шамра и проводим Рождество с нашими друзьями профессором и мадам Шеффер и их прелестными детьми. Нет на свете места более очаровательного, чем Рас Шамра. Это прелестный маленький залив темно-синей воды, окруженный белым песком и низкими белыми скалами. Они устраивают для нас чудесное Рождество. Мы говорим о будущем годе – каком-нибудь годе. Но ощущение неуверенности растет. Мы прощаемся с ними. «Встретимся снова в Париже».

Увы, Париж!