Алексей Трешников - У полюсов Земли

После ужина разместились спать. Трое остались в балке. Я облюбовал себе место на сиденье кабины «десятки». Узковато, но ничего — устроиться можно. Остальные в утепленной кабине «пятерки». У каждого из нас теплый вкладыш на гагачьем пуху и меховой спальный мешок. Все это уже проверено неоднократно в арктических экспедициях при сильных морозах.

Пяти часов для сна на свежем воздухе вполне достаточно. Бужу всех, и пока штурманы и радист готовят на газовой плитке завтрак, водители доливают горючее в баки машин.

Снег рыхлый, поезд еле движется. Часто буксует «девятка». Тепло. Греет солнце. На поверхности снега температура плюс 4 градуса. Над головой ажурные, высококучевые облака. Крутые подъемы чередуются с плавными, еле заметными спусками. Мы поднимаемся все выше и выше.

«Девятка» отстала за крутым подъемом. Ждем десять минут, ждем полчаса — ее все нет. Поднявшись на гребень, увидели, что «девятка» идет по склону под прямым углом, влево от курса. Догоняем, останавливаем, спрашиваем, в чем дело. Абу-шаев говорит, что тягач сильно тянет влево и он хочет объехать бугор. Сцепляем два тягача и вытаскиваем сани на крутой подъем. Но на следующем подъеме «девятка» снова застряла. Попытались заменить водителей — отстает. Значит, дело не в водителе. Решили поменять сани. Опять все тягачи идут удовлетворительно, а «девятка» зарывается в снег, буксует. Часто приходится отцеплять от саней тот или иной тягач, возвращаться и вытаскивать «девятку». Процедура утомительная. На это уходят часы. Прицепляем грунтозацепы — «девятка» вязнет еще больше. Снимаем. Подтягиваем гусеницы — не помогает. Поздней ночью, намучившись, остановились. Прошли от Мирного всего 44 километра.

Начали обсуждать: как быть дальше?

Я предложил оставить злополучную «девятку» здесь, Кулешов же стоял за другой вариант: он со штурманом Голубевым на пустой «девятке» сейчас же отправляется в Мирный, и, пока мы готовим пищу, обедаем и отдыхаем, они пригонят другой тягач. Этот вариант нам показался заманчивым. Однако, отъехав два километра, Кулешов вынужден был повернуть обратно, — обнаружились какие-то неисправности в моторе. Пришлось принять первый вариант. Только на следующий день двинулись дальше.

Здесь, в 54 километрах от Мирного, давление 653 миллиметра, температура воздуха минус 10 градусов, а высота над уровнем моря около 800 метров. Метет поземка.

Дальше движение пошло без задержек, на второй передаче, со скоростью 10–12 километров в час. Снег стал жестким, на застругах сильно подбрасывало. Все время поднимались в гору.

По местным понятиям уже наступил новый, 1957 год, но мы решили его встретить одновременно с москвичами и ленинградцами.

— Остановимся? — спрашиваю я Кулешова.

— Жалко терять время. Вот поднимемся на тот пригорочек и остановимся, — отвечает водитель.

— Стоп! — наконец командую я. — Пора! Иначе не успеем приготовить закуску, и придется нам встречать Новый год по среднеевропейскому времени.

Остановились. «Пятерку» еще не видно за пройденным гребнем. Трудно подобрать правильные определения здешних форм рельефа. Гребень? Хребет? Возвышенность? Пожалуй, их можно назвать увалами, которые с продвижением на юг все выше и выше поднимаются над уровнем моря. Солнце прямо на юге, катится, почти задевая за снежное полотно ледникового плато. Безоблачно. Ветер уже третьи сутки одного юго-юго-восточного направления. Пока ребята открывают консервы и бутылки, я произвожу метеорологические наблюдения. Давление 628 миллиметров, следовательно, поднялись еще выше. Вероятно, уже больше 1000 метров над уровнем моря. Температура воздуха минус 16 градусов. Скорость ветра 10 метров в секунду.

— Идет «пятерка!» — крикнул кто-то.

Наконец все в сборе. Без пяти минут четыре по местному времени и без пяти ноль по московскому. Добрым словом вспомнили старый, уходящий год.

— Хороший был год, — пробасил Кулешов. — В том году осуществили мы свою мечту — попали в Антарктиду…

Начались воспоминания, кто и где встречал Новый год. Я, как и мои товарищи, тоже много раз встречал его в палатке, в арктических экспедициях, на дрейфующей льдине у самого Северного полюса и очень редко в кругу близких — дома.

— Сейчас многие пьют за наше здоровье, друзья! — начал я очередной тост. — Нам немножко грустно в этой неуютной обстановке. Но сколько людей на Родине хотели бы быть на нашем месте! Мы много раз еще встретим Новый год в будущем. И эта встреча, я уверен, останется самым ярким воспоминанием. Здесь было сказано, что в прошлом году осуществилась наша первая заветная мечта — мы приехали в Антарктиду. Так выпьем за то, чтобы осуществилась наша вторая мечта! Чтобы мы открыли в глубине Антарктиды новые советские научные станции!

Тронулись в путь только во второй половине дня 1 января. Ветер 14 метров в секунду. Поземка. Кажется, она здесь метет всегда. Светит солнце, а горизонтальная видимость всего лишь какая-нибудь сотня метров. Температура воздуха минус 8 градусов. Пригревает солнце. Снег порыхлел, и движение идет заметно тяжелее. Придется двигаться в основном в ночные часы, когда солнце не греет, температура воздуха опускается, а наст становится крепче.

Приближается 100-й километр. Где-то здесь работают сейсмики. К ночи почти совсем заштилело. С юга надвигаются низкие белые облака. Не различить границы между снегом и облаками — все стало одного цвета.

Около полуночи штурман Герман Голубев сообщил, что видит впереди какой-то темный предмет. Скоро в молочно-белой туманной дымке можно было различить треугольную пирамиду. Подойдя ближе, мы увидели рядом палатку, а еще дальше — балок и тягач. Снег вокруг грязный. Все ясно, здесь взрывали толовые шашки. Я выпустил ракету. Увидев мой сигнал, стали палить и с других машин.

— Салют! Выстрел за выстрел! — сострил кто-то из моих спутников. Из палатки вышли люди. После новогодних поздравлений сейсмики рассказали, что работа идет нормально, результаты испытаний вполне удовлетворительные. Здесь они определили скорость распространения звука в толще ледника. Мощность ледника в этой точке около 1500 метров, высота поверхности на 100-м километре от побережья — 1530 метров. Следовательно, ложе ледника расположено почти на уровне моря.

Отойдя от лагеря 200–300 метров, мы уже ничего не видели ни впереди, ни с боков, ни сзади. Начиналась метель.

Кулешов находил, что для него это даже удобнее. При какой-либо видимости он должен смотреть на стрелку компаса и одновременно выбирать дорогу среди высоких снежных застругов. А так он только наблюдал за прибором. Правда, последствия такого «удобства» были весьма неприятными, особенно для тех, кто находился в балке. Машина то лезла вверх, то вдруг проваливалась вниз, ощущались резкие неожиданные толчки, и трудно было избежать ушибов.