Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

Как Мартину желал и написал, декорации должны были быть не очевидными. Это его желание было исполнено. Когда на пражской сцене выстроили контору, в которой после покупки билета каждый мог получить свой собственный сон, и когда один из героев получал медаль только за то, что мог рассказывать историю, продолжающуюся целые десять минут. В Вене произошло нечто такое, что сделало из пражской премьеры всего лишь репризу.

На улицах того города орали "ура" вчерашние противники "Русалки" и приветствовали они вождя, обещавшему им историю на целую тысячу лет. Вождя неспешно вез черный мерседес, а фюрер махал и махап толпам. Гостиница, из которой он выехал, назывался, правда, не " Le Navigateur ", а "Империал".

Не знаю, предчувствовал ли этот человек свою связь с Поличкой. Таковая казалась бы ему ужасно сюрреалистичной. Но среди толп на площади Героев стоял, возможно, кто-нибудь из знакомых Марии Закрейс, у которой будущий фюрер проживал. У Мани Закрейсовой [86] Исключительно для напомнить: фамилии женщин в Чехии образуют от фамилии отца или мужа с прибавлением "ová": Гавелова, Чапекова, Закрейсова… на Штумпергассе. Каждый месяц он платил ей по десять крон за комнатку в подвале. Тогда он еще страдал за свою надреальность, но был решителен внедрить ее в жизнь любой ценой. Хозяйке жилец нравился, а он тоже ее уважал, хотя ее провинциальный акцент и казался ему несколько "унтеменшский". Но в самой Поличке семейство Закрейсов принадлежало к "лучшим людям". Франтишек Закрейс оставил там улицу своего имени и ужасную драму "Анежка или Последняя казнь на Горе Висельников". Он обожал народную героику и ужасно защищал истинность "рукописей". Еще он сотрудничал при написании либретто к опере Дворжака " Ванда ", рассказывающей о сражении славянской культуры с варварством германцев. Те как раз напали на Польшу, которая, в конце концов — благодаря жертве Ванды, не погибнет.

Нево, как видно, был суперреалистом.

В отличие от парижской премьеры " Джульетты ", пражская завершилась успехом. Не только в качестве художественного произведения, но и как мрачное предсказание. Не прошло и года, как пассажир того черного лимузина добрался и до чешской метрополии. А венскому открывателю коллективных демонов пришлось покинуть свою австрийскую отчизну. Приют он нашел в стране, которая решила защищать сны, словно бы те были частной собственностью. Но весь континент находится в состоянии травмы. В ход идут танки и конные повозки. Напавшие и беженцы. Композитор, которому принадлежал весь мир, превращается в бродячего классического музыканта.

Поначалу он скрывается в южной Франции, где, как и Мишель в " Джульетте ", избегает смерти на волосок. Затем бежит в Испанию, Португалию и в Америку. После "Джульетты" его жизнь можно описать, как горячечное блуждание.

Чехи тоже получают свою контору снов. Центральный комитет по вопросам светлого будущего вскоре займется и Богуславом Мартину. Некий секретарь уверен, что чех из Полички — это искорененный композитор. Иными словами, что это "уничтожитель чешскости". "Вы только послушайте это, — пишет он в своем официальном органе, — весь этот скрежет! (…) Где здесь смысл? Где какая-то мелодия? Здесь нет ни единой ноты, которую мог бы спеть наш солдат…". Богуслав превращается в беженца, бродягу, чужака. На сей раз — пожизненно. Тоскуя по отчизне и не имея надежды, что когда-нибудь ее увидит. Зато он видит Джульетту в ее истинной роли. В ней он узнает богиню мягкого конца. И потому страстно ее обнимает.

Потому что вечность — это еще и форма мгновения. Кто слышит музыку Богуслава Мартину, видит время именно таким образом. Он слышит ионических муз. Красота — это практика и похвала настоящего времени. Настоящее означает общность, а реальность — способ содействия, но не противодействия. Жизнь же — это отвага остаться при всем при этом.

Возможно, это и есть причина того, что Мартину навечно останется актуальным. Поскольку отсылается он к божественному actum purum (чистому действию — лат.).

Слово здесь превращается в мысль. В продленное время, в эхо и вибрации.

Еще раз хочу вас на минутку задержать, раз уж мы находимся на водоразделе Европы, на границе между Чехией и Моравией — а так же, между пивом и вином. Поскольку вы, в основном, видите в нас Швейков, мне хотелось бы рассказать вам о нашем "не-Швейке", об анти-Швейке чехов по фамилии Гавличек. И снова уменьшение. Потому что Гавличек — это от Гавел, точно так же, как Павличек — от Павел. Paulus и Paulchen; Gallus и "Gälchen".

Даже не знаю, почему у нас так и роится от всяческих Галлов, Гавлов и Гавласов, Гавеликов и Гавличеков. Ирландец Галл, основавший монастырь в Санкт-Галлене, благодаря которому мы и имеем столь любимое во всей Европе имя, до нас никогда не добирался. То есть, наверняка мы любим его по галльским или кельтским причинам — см. "бойи" и т. д. В Галичине-Галиции имя Гавел тоже популярно. Наверняка, по популярности оно могло бы сравниться с нашим Венцелем или Вацлавом. Если у нас кто-то зовется Вацлав Гавел, то имя у него не слишком оригинальное, так что приходится по-настоящему сильно стараться оставить по себе какой-то след (это же касается и Вены — см. Кафе Гавелка). Потому что его автоматически сравнивают с Гавличеком.

Так что мы из Полички выезжаем в тот самый Брод. Раньше он назывался Немецким — это от колонистов, которых сюда сманил Отакар (о нем я еще буду говорить). Его германофильство совершенно ему не помогло, совсем даже наоборот — по крайней мере, согласно наших рьяных патриотов — эта любовь, скорее, стоила ему жизни. Но его города продолжали жить дальше, и очень скоро они заговорили по-чешски. Точно так же, как упомянутый Брод с традиционно чешским окружением.

Так что нет ничего необыкновенного, что величайший чех XIX столетия мог быть родом aus Deutschbrod . И что в бурные времена около 1848 года мог противостоять "немцам". Ведь он знал мещанский нравственный дух своего Брода. Мещане превращались в граждан, и дух означал мудрое воспитание.

Но довольно скоро воцарилась тишина, и чехи вновь начали гнуть шеи. Один только Гавличек говорил громко и недвузначно. Когда его арестовали в Броде 16 декабря 1851 года, ему пришлось из Праги перебраться в провинцию. Ему исполнилось ровно тридцать лет, а он уже достиг положения врага государства. Жизненный путь, который его ожидал, описан как в литературе, так и в полицейских актах. Таким образом появилось Gesamtkunstwerk (общее произведение искусства — нем.), о котором мечтали многие творцы, но немногим это удалось. Но творение Гавличека обладало тройной исключительностью: оно было персональной историей, обладало более широким значением и литературным уровнем.