Жак-Ив Кусто - Живое море. В мире безмолвия

Первым обследованным нами давно погибшим кораблем был линкор «Иена»; он затонул во время артиллерийских испытаний еще до первой мировой войны. За три десятилетия вода так разрушила корабль, что он казался уродливым творением самого моря. Ничего похожего на судно. Уцелевшие листы рассыпались в прах от малейшего толчка. Еще десяток лет, и от «Иены» ничего не останется: железные суда уничтожаются водой за какие-нибудь полвека.

Незадолго до Второй мировой войны грузовое судно «Тозёр» водоизмещением в четыре тысячи тонн было сорвано с якорей мощным мистралем и брошено на утес Фриуль недалеко от Марселя. Нос судна выступал над поверхностью; торчали мачты, слегка наклоненные на штирборт. Корма лежала на глубине шестидесяти пяти футов. «Тозёр» стал для нас учебным объектом: на нем мы осваивали искусство исследования затонувших кораблей. Своего рода лестница, по которой мы шаг за шагом опускались в глубь моря. Плотный, но не слишком толстый слой морских организмов не скрадывал контуров корабля. Это было идеальное «пособие» — одно из немногих, вполне отвечающих романтическому представлению школьника о затонувшем корабле.

«Тозёр» был для нас легко доступен и в то же время достаточно коварен, и мы смогли изучить на нем многочисленные опасности, подстерегающие исследователей погибших судов. Корпус во многих местах покрывали маленькие коварные существа, так называемые «собачьи клыки»: острые, как бритва, зубчатые ракушки, к тому же еще и ядовитые. Стоило волне прижать наши полуголые тела к борту корабля, как на коже появлялись многочисленные царапины.

Подводные царапины, как правило, безболезненны. Море не знает никакой разницы между водой и кровью; недаром они сходны по составу. Но повреждения от «собачьих клыков» очень болезненны. Встречались мы невзначай и с ловко камуфлирующейся, отвратительной, как жаба скорпеной. Хотя эти рыбы и считаются ядовитыми, мы ни разу не пострадали от них.

Деревянные части судна почти совсем истлели, зато металл был едва тронут ржавчиной. Бронзовые ручки были словно источены термитами: действие гальванических токов. Судно омывала прозрачная чистая вода, но в трюмах она была загрязнена и пожелтела. Как-то сильный мистраль настолько охладил море, что нам пришлось ждать три дня, пока оно согреется. На третий день мы вошли в теплые волны, опустились в трюм и… мигом выскочили: там вода по-прежнему была ледяная, как в холодильнике.

«Тозёр» отлично подходил для съемок. Мы потратили немало пленки, запечатлевая это красивое зрелище для нашего фильма «Epaves» («Затонувшие корабли»). Мы тщательно изучили все судно. Диди проник в рулевую рубку; Филипп и я последовали за ним. Проходы в переборках напоминали монастырские своды. Впрочем, здесь многое наводило на мысль о храме: водоросли — будто вьюнки на каменной стене, свет, падающий словно сквозь окошечко кельи. Следом за Диди мы проплыли по этому железному собору к уходящей вниз шахте. Трапы вели от палубы к палубе, все дальше от солнца и воздуха, и с каждым этажом становилось все темнее. На одной из площадок мы задержались и заглянули в длинный темный коридор. В конце его светились выходящие в воду голубые отверстия. Однако нас что-то не тянуло идти туда, к голубому свету, через весь этот тоннель.

Спустились на один пролет. Теперь нас отделял от поверхности железный барьер. Диди уже одолел следующий пролет; мы пошли за ним. Плыли осторожно, стараясь ничего не задеть, — вдруг это еще один карточный домик вроде «Иены»? Неожиданно по всему судну разнесся сильный гул. Мы замерли и поглядели друг на друга. Прошло несколько секунд, ничего не случилось. Диди влекло все ниже и ниже. Снова громкий удар; потом целая очередь. Мы сгрудились вокруг Тайе; он пробурчал:

— Прибой.

Ну, конечно! Под ударами прибоя затонувшее на мелком месте судно билось о грунт.

Мы вернулись в рулевую рубку, когда было уже совсем темно, с сознанием, что хорошо поработали.

В одном из кормовых отсеков нам попалась не тронутая морем большая сверкающая бутылка с какой-то жидкостью. Диди захватил ее с собой и отдал Симоне. Она вылила на ладонь несколько капель и понюхала.

— Прекрасный довоенный одеколон, — сообщила она.

Диди рьяно охотился за подводными сокровищами. Он вывинчивал уцелевшие лампочки, подобрал матросские сапоги из разных пар, а скорпены только смотрели на него, пренебрегая своими обязанностями охранников. Под мостиком мы обнаружили ванную комнату капитана. Диди заплыл туда и улегся в ванне. Словно в самом деле моется! Я чуть не потерял мундштук от хохота.

Огюст Марселлин дал нам побывать на корабле, с которого поднимал груз отряд опытных водолазов, и мы засняли на киноленту, как автогеном разрезают под водой железо. Водолазы решили подшутить над нами, дилетантами. Они вышли в море в сильный мистраль и нарочно повели катер вдоль волны, так что нас основательно швыряло. Один из них ушел в воду и вернулся с полной корзиной крупных горьких мидий, собранных на затонувшем судне. Поглядел на нас и произнес с лукавой улыбкой:

— Что-то вы, ребята, уж больно тощие с виду. Надо накормить вас как следует, прежде чем вы станете нырять.

Перед погружением есть не рекомендуется, но мы принялись открывать ракушки и поглощать йодистое содержимое, стараясь всем своим видом изображать восторг. Водолазы сидели рядом, не спуская глаз с наших лиц. Мы благополучно справились с мидиями.

— А теперь угощайтесь вином и хлебом.

Мы съели хлеб и выпили вино. Водолазы были очень довольны: смеялись, балагурили и приняли нас в свою компанию. Наш гастрономический подвиг поразил их гораздо больше, чем умение плавать под водой.

Один из водолазов зажег горелку и погрузился с ней в воду. Мы пошли за ним и увидели всплывающие в красном зареве пузырьки. Он направил пламя на стальную балку, и оно вгрызлось в металл, разбрызгивая раскаленные шарики. Взбаламученная вода забилась о наши тела.

…Когда мы работали на «Дальтоне», Диди захватил своеобразную добычу. Внутри корпуса он обнаружил горы посуды — фаянсовой, серебряной, стеклянной с коралловыми инкрустациями — и большую хрустальную вазу. Вся эта посуда лежала среди железных руин чистая и целая, словно выставленная напоказ на свадьбе в мещанской семье. В другой раз он нашел гору чистых бутылок из-под вина и бренди марки «Метаксас». Эти бутылки были опустошены в ту самую ночь, когда беспечная команда «Дальтона» перепилась и отправила судно на дно. Да, горькое было похмелье…

Корабельный компас оброс кораллами. Мы расчистили его, и нашим глазам предстал единственный живой остаток «Дальтона»: стрелка плавала в спиртовой ванне, по-прежнему подчиняясь притяжению далеких полюсов. Тайе взял на память несколько судовых фонарей, но Диди был ненасытен. Он поднял на поверхность дубовый штурвал, потом принялся нырять за посудой и серебром. Уж не задумал ли обзавестись домашней утварью, готовясь втайне от нас сыграть свадьбу?..