Жак-Ив Кусто - Живое море. В мире безмолвия

Я попытался определить, что это за вид. Хвост асимметричный, с необычайно длинным верхним плавником; громадные грудные плавники; спинной плавник округлый, с большим белым пятном. Очертаниями и расцветкой она отличалась от всех акул, которых мы раньше видели или изучали [5] См. стр. 454 , Акулы. .

Акула постепенно привела нас на глубину шестидесяти футов. Дюма указал вниз. Из пучины к нам поднимались еще две акулы, стройные пятнадцатифутовые рыбины, отливающие голубой сталью и куда более свирепые на вид, чем первая. Они пристроились ниже нас; лоцманов с ними не было.

Наша серая приятельница теперь кружила совсем близко от нас, но вид у нее по-прежнему был покладистый. Скорость не изменялась, и все лоцманы оставались на своих местах. Голубая пара из пучины ходила чуть поодаль, уважая ее приоритет. Мы кружились внутри кольца, описываемого серой акулой, стараясь не упустить из поля зрения ни ее, ни голубых. Это было не так-то просто.

Внизу, под голубыми акулами, показались здоровенные тунцы с длинными плавниками. Вполне возможно, что они были там все время, но мы только сейчас заметили их. Над нами резвились летучие рыбы; их веселье резко диссонировало с назревающей драмой. Мы с Дюма лихорадочно вспоминали, как отгоняют акул. «Надо бурно жестикулировать», — советовал один деятель службы спасания на водах. Мы замахали руками. Серая и бровью не повела. «Их можно напугать пузырями воздуха», — наставлял нас знакомый водолаз. Дюма подпустил акулу вплотную и сильно выдохнул. Никакого впечатления. «Кричите что есть мочи», — поучал Ханс Хасс. Мы орали до хрипоты. Акула словно оглохла. «Стоит акуле глотнуть уксуснокислой меди, и она поспешит убраться восвояси», — утверждал один офицер военно-воздушных сил. Наша приятельница, не сморгнув, пересекла отравленную воду и посмотрела на нас холодными, спокойными, оценивающими глазами. Похоже, она знает, чего хочет, и вовсе не спешит.

А вот это уже совсем некстати! Малюсенький лоцман, дежуривший перед носом акулы, оставил свой пост и направился к Дюма. Немалый путь для такого малыша, и у нас было достаточно времени, чтобы поразмыслить, как это понимать. Малютка заметался перед маской Дюма. Он помотал головой, словно отгоняя назойливого комара. Крошка-лоцман продолжал резвиться, стукаясь в маску перед самым носом окосевшего от волнения Дюма.

Я почувствовал, как Диди прижался ко мне, и увидел нож в его вытянутой руке. Серая акула сперва отошла немного назад, потом повернулась и заскользила прямо на нас.

Мы не очень-то верили, что акулу можно убить ножом, но в эту минуту нож и кинокамера составляли все наше вооружение. Я машинально нажал спуск, сам не сознавая, что кинолента запечатлевает наступающее на нас чудовище. Все ближе и ближе плоская морда, вот уже заняла все поле зрения. И тут на меня напала дикая ярость. Я замахнулся кинокамерой и изо всех сил ударил ею по морде акулы. В следующий миг меня задела тяжелая туша и… акула снова, как ни в чем не бывало, пошла по кругу футах в двенадцати от нас. «Какого черта она не идет к киту? — думал я. — К чудесному вкусному киту? Что мы ей такого сделали?»

Голубые поднялись выше и снова присоединились к нашей компании. Может быть, лучше всплыть? Мы вынырнули из воды и увидели с подветренной стороны, в трестах ярдах, «Эли Монье». Однако сколько мы не махали руками, нам никто не отвечал. А мы хорошо знали, что наша теперешняя поза вполне устраивает прожорливых акул: ноги свисают, словно бананы, остается только сорвать их… Я поглядел вниз. Все три акулы поднимались к нам в согласованной атаке.

Мы нырнули им навстречу. Они снова начали кружить. Пока мы плавали на глубине одной-двух саженей, они не нападали. Самое правильное — идти под водой к судну. Но у нас нет никаких ориентиров, нет даже компаса, чтобы определить нужное направление.

Исхода из все той же теории, что акулы предпочитают хватать за ноги, мы повернулись так, чтобы все время видеть ласты друг друга. Каждую минуту Дюма выскакивал на поверхность и махал руками. Потом мы стали чередоваться: один всплывает, другой, поджав колени к подбородку, следит за акулами. Когда Дюма опять пошел вверх, одна из голубых метнулась к его ногам. Я закричал. Он круто обернулся и решительно пошел ей навстречу. Хищница вернулась на свое место. От этой карусели кружилась голова, а тут еще каждый раз, всплыв, приходилось вертеть ею во все стороны, отыскивая «Эли Монье». А там словно забыли про нас!

Нас одолевала усталость, руки и ноги коченели от холода. По моим подсчетам, мы провели в воде уже около получаса. Воздух на исходе, каждую секунду могут начаться перебои в подаче. Тогда мы включим аварийный запас, рассчитанный на пять минут. А затем придется расстаться с мундштуками и нырять, обходясь лишь тем, что мы успеем вдохнуть на поверхности. Придется больше двигаться, нагрузка удвоится, а внизу нас подстерегают неутомимые и беспощадные хищницы, которые чувствуют себя под водой так же хорошо, как мы на суше.

Акулы закружились быстрее. Сильно взмахивая мощными плавниками, они сделали еще один круг, метнулись вниз и… исчезли. Мы не верили своим глазам. Вдруг на нас упала тень: мы посмотрели вверх и увидели дно шлюпки. Друзья на «Эли Монье» заметили наши сигналы и отыскали нас по пузырям. Шлюпка обратила в бегство акул.

Мы упали на дно лодки, вконец обессилевшие. Матросы переволновались не меньше нас. Наблюдатели потеряли наши пузыри, поэтому судно ушло в сторону. Оказалось, что мы пробыли в воде всего двадцать минут! От столкновения с носом акулы кинокамера сплющилась…

Дюма поднялся на борт «Эли Монье», схватил винтовку и тотчас снова прыгнул в шлюпку — проведать кита, который все еще подавал признаки жизни. Бурая тень отделилась от туши бутылконоса и метнулась прочь. Акула! Дюма подошел к голове великана и добил его в упор разрывной пулей. Голова с разинутой пастью ушла под воду; из дыхала вырвались пузырьки воздуха. Акулы рассекали порозовевшую воду, яростно набрасываясь на кита. Опустив руки в красную пену, Дюма набросил петрю на хвост бутылконоса и завершил дело, от которого нас оторвала серая красавица.

Подняв кита на палубу, мы увидели на нем зияющие раны. Громадные куски мяса в десять — пятнадцать фунтов были как будто отсечены ножом вместе с толстой, не меньше дюйма, кожей: как только нас подобрала шлюпка, акулы кинулись на легкую добычу.

Судовой врач Лонже впервые в жизни оперировал своими инструментами такую тушу. Он вскрыл скальпелем брюхо кита, и на палубу хлынул поток непереваренных кальмаров около трех фунтов каждый. Среди них были совсем неповрежденные и даже живые. В складках китового желудка лежали тысячи черных кальмаровых клювов.