Марина Москвина - Изголовье из травы

Сначала она одна триумфально танцевала в русле высохшей реки и на шумных площадях Киото, потом у нее появились ученицы, там были только девушки, в этом «джазе», их зажигательные танцы стали первым народным зрелищем, которое постепенно превратилось в классический японский театр.

Актрисы были так прекрасны, а среди зрителей, особенно военных, попадались, увы, не истинные ценители искусства народного танца, поэтому прямо на представлениях вспыхивали жестокие драки и даже смертельные поединки из-за актрис, так что правительство в целях борьбы с беспорядками сначала ограничило, а потом запретило участие женщин в спектаклях. Все роли в театре Кабуки, в том числе женские, стали исполнять мужчины.

Это послужило стремительному прогрессу в развитии грима.

Долгие века Япония была закрыта для иностранцев, за попытку взглянуть на феодальную Ниппон любопытному отсекали голову. Отныне скрытое за железным занавесом японское средневековье можно подробно рассмотреть в театре, где мы с Лёней сами не были, но я представляю, какая там царит атмосфера.

Вот на сцене появляется очаровательная барышня, ей не больше семнадцати, роскошное кимоно с огромным бантом на спине, высокая прическа, нежное юное трепетное создание, бутон жасмина… Маленькими шажками она продвигается по сцене. А ей навстречу из разных концов зрительного зала несутся крики: «Маттэмасита» («Наконец-то пришел!»), «Дайторэ» («Великий артист!»), «Ниппонити!» («Первый в Японии!»).

Выясняется, что прелестную девушку играет мгновенно узнанный публикой, несмотря на его виртуозное актерское мастерство и запредельное искусство грима, известный в стране актер, как раз вся Япония пышно праздновала его семидесятилетие.

В грандиозных исторических пьесах Кабуки участвуют порою по триста актеров. И продолжаются спектакли шесть-семь часов! Зрители основательно перекусывают в антрактах и ложатся вздремнуть.

А вообразите, какая там богатейшая театральная костюмерная! Наряду с музеем в Уено-парке, считай, это сокровищница старинных национальных одежд.

Театр Но – более аристократический, сложный. Репертуар его по накалу торжественности и глобальному подходу к действу можно сравнить с древнегреческим театром. Здесь актеры произносят свои монологи на смеси китайского с древнеяпонским, в общем-то, недоступном большинству японцев. В театре Но разыгрывается буддийская космология, действуют божества, люди, звери, воины, голодные демоны, жители ада…

Однако в финале спектакля театра Но тебе ясно дадут понять: хотя человек и бьется в паутине иллюзий повседневности, он – некое таинственное существо, абсолютно себе неведомое, которое движется вверх и вниз по бесчисленным жизням, гонимый жесткими законами кармы.

Говорят, в театре Но играют умопомрачительные актеры. Они начинают впитывать актерское мастерство от отца, будучи грудными детьми, к сорока годам становятся приличными профессионалами, и всю жизнь до последнего вздоха вынуждены претерпевать муки совершенствования.

Недаром сто тридцать актеров театра Но были признаны коллективно «человеческими национальными сокровищами», и четверым артистам это звание присвоено индивидуально.

Помимо роскошных костюмов, которыми еще в большей степени, чем Кабуки, изобилен театр Но, здесь существует особая драгоценность – это маски главных героев. В каждом уважающем себя театре Но должны присутствовать сто двадцать масок: от маски ревнивой женщины до маски привидения.

Самые бесценные маски, им уже лет по триста и больше, хранятся в Национальном музее. Они так дьявольски искусно сделаны: одна и та же маска может менять выражение лица, причем с солидным диапазоном – от надменного до приветливо улыбающегося. В зависимости от того, поднимает в ней голову актер или опускает!

Я бы ни за что не обратила внимания на такую тонкость, просто услышала, как тот англичанин в музее сказал это своей жене.

Главный феодал, он же генералиссимус, в Японии его называют сёгун, Токугава Иэясу в своих минувших средних веках так высоко ценил это магическое искусство, что даже издал два указа: о выплате большого рисового пайка за каждую хорошо сделанную маску. И второй: в случае пожара в театре сразу должны приниматься меры к спасению масок! А именно – каждый актер обязан покидать полыхающий театр с маской на лице, и пропускать этих ребят следует в первую очередь!

Любая особо ценная маска имеет свою детективную историю, похожую на судьбу бриллианта, размером с куриное яйцо, украденное с короны какого-нибудь шейха. Из рода в род владельцы масок передавали их по наследству. Маски таинственным образом похищали, по всей стране объявляли розыск и баснословное вознаграждение… Маска погибала, воскресала, казалось, навсегда исчезала и снова появлялись на небосводе театральной жизни Японии.

Существует художественно-документальный роман о трех легендарных масках мастера Рюэмона, которые олицетворяли «Снег», «Луну» и «Цветок».

«Цветок» принадлежал актеру Компару, основоположнику одной из актерских школ театра Но. «Снег» – тоже актеру, великому Конго. «Луна» – будущему сёгуну Токугава Иэясу.

«Луна» погибла в пожаре замка феодала.

«Цветок» – во времена упадка рода Компару попал в чужие руки и бесследно исчез.

Уцелела только маска «Снег». Все относились к ней, как к священной реликвии, и страшно завидовали ее обладателям. Там, в Музее, я видела удивительные древние маски, но не уяснила – здесь маска «Снег» или нет? Ничего же непонятно. А напрямик спросить у англичанина постеснялась.

Тем более, он уже перевез жену в другой зал, где выставлены доспехи и латы самураев пятнадцатого века, рогатые шлемы, и, кроме того, на шлеме – огнедышащий дракон!

Я слышала, как жена англичанина спрашивала:

– Чарльз, это тоже театральные костюмы?

А он отвечал:

– Ну, что ты, Нора! Это настоящие латы и доспехи для устрашения противника. Чтоб ты увидел его и задрожал. И у тебя меч из рук выпал. Тут он тебе – раз! и голову отрубит.

– Вот-вот, – тихо говорит мне Лёня. – Этого-то я и боялся. Буду идти по лесу, вдруг из криптомерий выйдет рогатый человек с мечом на боку. И скажет: «Ты наступил на мою тень». Я: «Ну и что?» «А вот что!» – Вжик! И отрубит мне голову. Причем самурай всю сознательную жизнь оттачивает это движение до абсолютной стремительности. Чтобы твоя голова, отлетев, три раза в воздухе перевернулась и удивленно на тебя посмотрела. Ты должен не заметить, что случилось! Тогда ты понимаешь, что тебе отрубил голову хотя бы мастер своего дела, а не какой-то там лопух.