Дейв Метц - Один человек, две собаки и 600 миль на краю света. Опасное путешествие за мечтой

В двадцати футах от реки я развожу костер и поджариваю подстреленных днем птиц. Вокруг меня бесконечная тундра, а за моей спиной горы. Кажется, что они внимательно наблюдают за мной. Съев почти все мясо, что было на грудках и ногах, отдаю кости собакам. Они заглатывают все без разбора, включая головы, ноги и крылья. Пытаясь заполнить голодный желудок, они перекусывают кости, словно это тоненькие веточки. Еще мы съедаем котелок, доверху наполненный чечевицей (в этот раз я положил больше, чем обычно), приправленной двумя пакетиками готовой заправки для супа. Этот гарнир прекрасно сочетается с куропатками. После еды я чувствую себя намного лучше. Слегка откидываюсь назад, чтобы насладиться пламенем костра.

Я слишком сильно отстал от намеченного графика и боюсь, что не успею встретить братьев и Джулию у Анактувук-Пасс. Я понял это еще две недели назад, а сейчас эта мысль меня вовсе деморализует. Ведь встреча с родными должна была стать ключевым моментом всего путешествия. Я звоню Джулии, чтобы предупредить ее о задержке и чтобы они соответственным образом скорректировали свои планы.

— Ты должна сказать всем, чтобы они придерживались своих планов, — говорю я мрачно. — Раньше 26-го я точно не прибуду.

Разговор все время прерывается, дважды сигнал вовсе пропадает, и мне приходится перезванивать. Надо узнать, сможет ли Джулия изменить дату вылета, чтобы мы вместе могли дойти до Вайсмена.

— Как ты думаешь, ты сможешь изменить дату вылета на 8 июня? — спрашиваю я.

Ей нужно некоторое время, чтобы позвонить в авиакомпанию. Чуть позже я перезваниваю ей и с радостью узнаю, что это возможно, билеты еще остались. Теперь я точно знаю, что она встретит меня, и от этого мне становится гораздо легче. Мне непременно нужно сказать Джулии что-то теплое, от души поблагодарить ее за все, что она делает для меня, что-то вроде: «Спасибо тебе за все. Надеюсь, все пройдет отлично». Но я молчу. Не об этом я думаю сейчас. До Анактувук-Пасс осталось 85 миль, и преодолеть их к 26 июня вряд ли возможно. Сейчас я прежде всего должен думать о том, как сохранить собственную жизнь, а не волноваться о каких-либо сроках. Мне необходимо сохранить твердую память и трезвый ум, чтобы идти максимально эффективно, не меняя изначально намеченного курса. Это не должно зависеть от количества съестных запасов. Если я встречу какое-нибудь животное, то должен убить его во что бы то ни стало. Эта вынужденная жестокость поможет мне выжить.

Если на протяжении пятидесяти дней вы не встретили ни одного живого человека, но зато на пути вам попалась стая волков, которые подолгу рассматривали вас, определяя вашу дальнейшую участь, если вы шли по абсолютному бездорожью и не видели человеческих следов, если вокруг вас тянутся нескончаемые горные цепи, а до ближайшего населенного пункта несколько сот миль, я могу точно сказать — вас окружает дикая природа. Чтобы прокормить себя, мне придется убивать животных. Это единственный выход. С другой стороны, преодолевая такие большие расстояния каждый день и затрачивая такое громадное количество энергии, я все равно буду оставаться голодным. Даже если мне удастся подстрелить крупное животное, то большую часть добычи мне придется оставить, потому что съесть все сразу я не смогу. Если у меня не будет еды, то покинуть это место я не смогу — голодная смерть настигнет меня раньше. Я надеюсь, что той еды, которая у меня есть сейчас, мне все-таки хватит. В любом случае благодаря этой ситуации я научился по-настоящему ценить пищу. Отныне буду относиться к ней гораздо бережнее.

Я подстреливаю двух кроликов. Пытаюсь снять с них шкуру, но у меня ничего не выходит. В обычной жизни мне ни разу не приходилось разделывать кроликов. В принципе, снимать шкуру с них вовсе не обязательно, но я не хочу, чтобы мне или собакам вместе с мясом случайно попались клочья шерсти. Такая предусмотрительность поможет избежать расстройства желудка и иных подобных неприятностей. Потрошить кроликов я не буду. Лучше избавиться от внутренних органов уже после приготовления. Я кладу куски в костер переворачиваю их каждые пару минут. Кусочки очень мясистые, жира на них практически нет. Я ем отборные части — спинку и ляжки, остатки, как всегда, отдаю собакам. Они съедают их в одночасье, в том числе ноги, головы, потроха и кости. Единственное, что они не едят, — это желудок, кишки и их переваренное содержимое.

Еще пару дней мы идем вдоль Киллика, переправляемся через речку под названием Эйприл-Крик. В поисках подходящего участка мне приходится то подниматься вверх по течению, то спускаться вниз. Наконец я нахожу место, где река распадается на несколько притоков, которые текут с меньшим напором и силой. К тому же там друг за другом выстроились в ряд несколько небольших островков, и это весьма облегчает мой путь. На противоположном берегу меня встречают запутанные заросли ив. Я должен пробраться через них, чтобы вновь выйти к тропе, ведущей вдоль реки Киллик. Можно обойти Эйприл-Крик с востока и выйти к реке Джон через Кутук-Пасс и гору Шиверинг. Но это намного выше, и я уверен, что рельеф там более трудный. Судя по карте, этот путь короче, но если я пойду через ущелье и снег, это может занять больше дней, а я совсем не уверен, хватит ли мне еды. Поэтому переправляюсь через Эйприл-Крик и оставляю ее позади.

Часто мне попадаются небольшие, но довольно глубокие реки, впадающие в Киллик, которые необходимо переходить вброд, а также заросли ив в десять футов высотой, сквозь которые мне приходится пробираться. Одна речка, у которой на карте нет названия, находится на пару миль севернее Эйприл-Крик и протекает между двух скал в миле от Киллика. Скала на северной стороне от Эйприл-Крик темно-коричневого цвета и по форме напоминает пирамиду. Другая имеет форму четырехугольника и на 500 футов возвышается над протекающей на несколько миль южнее рекой Киллик. На обеих скалах лежит снег, за исключением четырех склонов, которые ведут в ущелье. За горным хребтом расположены скалы и лишайники, которые тянутся на сотни миль юго-восточнее реки Джон, куда мне нужно попасть. А вообще мне нужно двигаться дальше на север, поэтому я могу повернуть направо к Истер-Крик и следовать по более ровному маршруту, расположенному ниже.

Истер-Крик огибает горы, затем мгновенно разворачивается, пересекает тундру и впадает в Киллик. Поворот занимает в длину примерно одну милю. На берегу речки раскинулись густые заросли ивняка. Это дремучий лес, в котором нет ни единой тропы, и потому пройти сквозь него практически нереально. Такое впечатление, что ивы повсюду — и у подножия гор, и на их склонах, и даже на вершинах. После всех тех долгих утомительных дней и ночей, что я пережил, после всех опасностей, что преодолел, эта новая преграда повергает меня в отчаяние. Я просто теряю дар речи. Мне всегда казалось, что идти через ивняк легче, чем, скажем, через сосновый бор. Приближаясь к ивовому лесу, внимательно изучаю его, исследую внешнюю границу, что тянется вниз к реке Киллик и пытаюсь определить, что находится внутри. Моему взору предстает достаточно грозное зрелище, которое впечатляет и ужасает одновременно. В густых зарослях ивняка нет ни одного просвета, которым я мог бы воспользоваться. Чтобы пройти сквозь деревья, мне приходится ломать ветки на уровне груди. Если бы не огромный рюкзак у меня на спине, я бы, как кошка, проскользнул сквозь этот запутанный лабиринт. Ветки постоянно цепляются за рюкзак, и приходится сгибать их, чтобы образовался проход. Если они не поддаются, то я наклоняюсь и отталкиваюсь со всей силы, чтобы «продавить» чащу весом тела. Если же и эта попытка оказывается неудачной, я просто проползаю под ними на четвереньках. Иногда я перешагиваю их, а бывает, даже возвращаюсь и ищу другой способ преодолеть препятствие. Чтобы пробраться между стволов, часто приходится снимать рюкзак и тащить его за собой.