Дейв Метц - Один человек, две собаки и 600 миль на краю света. Опасное путешествие за мечтой

Около двух часов пополудни я останавливаюсь и снимаю рюкзак, не в силах двигаться дальше. Падаю на землю, словно труп. Я устал даже больше, чем мне кажется. Прямо на туссоке я собираюсь вздремнуть хотя бы часок, стараясь не обращать внимания на то, что подстилка не самая удобная. Собаки сразу засыпают, свернувшись калачиком. Это самая удобная для них поза. Вообще в последние два часа Джимми заваливался спать каждый раз, как только я останавливался. Обе собаки отощали до такой степени, что потеряли присущие им качества гончих. (Эрдельтерьеры, действительно, наполовину гончие. Это учитывается при их выведении. Возможно, они самые счастливые и беззаботные собаки на свете, способные к тому же преодолевать большие расстояния, словно на автомате. В этом они почти не уступают бладхаундам.) Когда Джимми с Уиллом улыбались, они еще больше напоминали гончих. Сейчас каждое новое препятствие повергает их в шок. Должно быть, они не понимают, почему я не останавливаюсь и не кормлю их.

Не знаю, что мне снилось, но просыпаюсь очень взволнованным. Я немного окреп и готов двигаться дальше. Я много читал о путешественниках XX столетия, и больше всего мне запомнился Роберт Фалкон Скотт. Думаю о последних записях, которые он сделал в своем дневнике во время путешествия по Южному полюсу, о том, как он страдал от ужасного голода, усталости, холода и обезвоживания организма. Вместе с тремя товарищами они шли на лыжах и тащили сани, и каково же им было узнать, что норвежский исследователь Рауль Амундсен опередил их. Тогда им пришлось повернуть обратно и идти на базу. Они только что преодолели восемьсот миль, и им нужно было преодолеть еще столько же. Все четверо были истощены, а еды у них осталось очень мало. Несмотря на их стойкость, жестокие ветра и суровые холода все же остановили их. За одиннадцать миль до того места, где они оставили еду, у них закончилось топливо, и они не могли растопить снег, чтобы превратить его в воду. Скотт писал, что их шансы остаться в живых были близки к нулю. «Ампутация — это лучшее, на что я могу надеяться», — написал он ранее, тогда, когда они еще были способны передвигаться. Позже он написал следующее: «Как всегда, свирепствует буря. Уилсон и Боуэрс не в состоянии идти. Завтра будет последний шанс, но топлива нет, а запасы провизии близки к концу. Пусть все идет своим чередом, так или иначе мы должны двигаться к нашему складу, пусть нам суждено умереть в пути». Через пару дней Скотт собрал волю в кулак и сделал последнюю запись: «Каждый день мы готовились проходить по одиннадцать миль, но едва мы выходим из палатки, нас тут же подхватывают вихревые потоки бури. Вряд ли мы можем надеяться на что-то лучшее. Мы должны идти до конца, но слабеем с каждым часом, и потому конец не за горами. Мне кажется, что я не смогу больше писать». Эти записи вошли в историю путешествий как лучшие, когда-либо сделанные человеком. Все четверо мужчин погибли, а этот дневник был найден в ноябре 1912 года в истерзанной ветром палатке, где они умерли от голода и истощения.

Умереть от голода и истощения — сейчас я понимаю, каково это, поскольку сам как никогда близок к такому концу. Это заставляет меня задуматься. Нет, ни за что в жизни не допущу, чтобы мои собаки или я умерли от голода. Пытаюсь позвонить по мобильному телефону, но по каким-то причинам он не ловит сигнал, и я волнуюсь, как бы не кончилась зарядка. После нескольких неудачных попыток я убираю телефон и продолжаю движение. Мне нужно проявить настойчивость, чтобы побороть усталость и изнеможение. Это все, что я могу сделать.

Сегодня вот уже девять долгих часов пробираюсь по зарослям туссока. Я ужасно голоден. С утра не держал во рту и маковой росинки, и мой желудок постоянно урчит. В течение последнего часа каждые сто ярдов наклоняюсь и опираюсь руками о колени, чтобы отдохнуть, в противном случае я упаду. Малейшее продвижение причиняет боль. Спина нестерпимо болит, и из-за этого рюкзак кажется еще тяжелее. Впереди на много миль кругом простирается долина. Она должна повернуть направо и соединиться с рекой Джон, но этот участок пока не различим. Я вижу только изогнутую долину, которую с обеих сторон окаймляют горы. Но у меня нет ощущения, что я хоть на сколько-нибудь приближаюсь к ней. В моем усталом мозгу сейчас только одна мысль — бросить рюкзак на землю, чтобы двигаться как можно быстрее. Наверное, точно так же измученный альпинист, покоряющий Эверест, умирающий от отека мозга, захотел бы спрыгнуть, чтобы оказаться внизу — это была бы его последняя попытка спастись. Я не намереваюсь воплощать эту идею в жизнь, но, возможно, мне придется так поступить, если я пойму, что достиг крайней точки и по-любому обречен на смерть.

Я начинаю понимать, что происходит и произношу вслух только одну фразу: «Я не умру. Я не умру». Еще до похода на Аляску понимал, что голод ужасен, что мне придется терпеть его, но я не осознавал, что это будет столь мучительно и что земли вокруг меня будут столь обширными и необитаемыми. Мыслить в одиночку становится сложно. Душевная тоска достигает точки кипения, а физические силы тем временем тают. Сосредотачиваясь на ходьбе, начинаю испытывать острую боль, даже собаки не хотят больше играть.

Я нахожу пару оленьих костей и позволяю собакам немного погрызть их. Они разгрызают их на кусочки и быстро проглатывают. На это у них уходит менее часа. Может быть, им удастся получить хотя бы какие-то питательные вещества. Собрав кости, перетираю их в порошок, чтобы съесть самому. Я чувствую себя настолько голодным и несчастным, что даже не могу полюбоваться здешним пейзажем, мне жаль, но ничего не поделаешь. Тем не менее я все равно уделяю внимание окружающей природе. Чтобы запомнить ее, делаю несколько фотографий. Я никогда не представлял себе, что горы могут быть настолько невероятными, пока не увидел их собственными глазами. Они обрамляют реки и долины, обидно, что не могу остаться здесь чуть подольше, но я счастлив, что все-таки сохранил способность к передвижению.

Как только я прибыл к реке Джон, ветер резко усилился. Словно тростинка, шатаюсь от каждого его порыва. Пока я спускался сюда, мне показалось, что здесь стоит прицеп. Я видел его настолько четко, что был просто уверен: здесь есть люди, и даже начал надеяться, что они дадут мне немного еды. Я иду дальше, протирая глаза, чтобы видимость стала чуть-чуть лучше. И по мере моего приближения трейлер постепенно превращается в комок снега, который до сих пор не растаял и спокойно лежит на земле на другом берегу реки. Мои надежды вновь не оправдались. Посмеявшись над этим и немного поворчав, я продолжаю путь.

Разбиваю лагерь, подбодрив себя и собак приготовленной чечевицей (из полутора чашек сырой чечевицы в готовом виде получается целых три). Несмотря на то что ветер чуть не сносит палатку, я чувствую себя намного лучше. Думаю, нам под силу преодолеть оставшийся путь. Главное сейчас — переправиться через Экокпак-Крик. Я знаю, что уровень воды в нем высок, поэтому не уверен, что смогу перейти его. Мне нужно пройти семнадцать миль, и это займет два, а в худшем случае, если мне придется обходить реку, — три дня.