Дейв Метц - Один человек, две собаки и 600 миль на краю света. Опасное путешествие за мечтой

Немного отдохнув, потягиваюсь и укладываю вещи, которые лежат рядом со мной. Мы продолжаем путь. Я быстро окидываю взглядом окрестности в поисках ягод, хотя знаю, что для них еще не сезон. Один раз мне показалось, будто я увидел пару ягод, но подойдя ближе, понимаю, что это все лишь почки ивы. Мне кажется, что я могу есть ее листья, но твердой уверенности у меня нет. Конечно, если понадобится, я остановлюсь и буду есть траву и свежие побеги. Пока что я не делал этого только потому, что не знаю точно, какие из них ядовитые, а какие — нет. Оставлю это на крайний случай.

Каждые сто футов мне приходится останавливаться, чтобы отдохнуть. Меня трясет от голода и напряжения, да и собаки передвигаются гораздо менее энергично, нежели раньше. В предыдущие дни я их тщательно осматривал, чтобы прикинуть, насколько они похудели, и проверить состояние здоровья. Сегодня я этого не делаю. Зачем? Ведь я все равно знаю, что увижу, — кости, просвечивающие сквозь кожу, как и у меня.

В течение двух часов я борюсь за каждый шаг, теряя последние силы и становясь все более равнодушным ко всему, что меня окружает. Я умираю с голоду, и если мы не доберемся до Анактувук-Пасс сегодня, наше будущее весьма туманно. Конечно, я тешу себя надеждой, что у меня хватит сил еще на пару дней, но в глубине души понимаю, хотя и боюсь себе признаваться, что это последний день, который я могу провести без еды. Собаки потеряли свой привычный облик. Теперь они напоминают лишь жалкие тени самих себя. Их головы болтаются из стороны в сторону, как у игрушечных собак, работающих на солнечных батареях, которые развлекают водителей. Они тоже часто оступаются, и чтобы устоять, нам приходится идти мелкими шагами.

Провожу рукой по рыжей, косматой бороде, подставив лицо небу и одновременно дотрагиваюсь до своих щек. На том месте, где они были раньше, сейчас глубокие впадины. От щек совершенно ничего не осталось, и это повергает меня в шок. Оказывается, я стал даже более тощим, чем предполагал. Меня охватывает паника. Пробую идти быстрее, но через три минуты возвращаюсь к своему привычному «голодному» темпу. Из-за усталости стал очень раздражительным. Даже просто идти рядом с собаками становится невыносимо. Они то и дело отстают, и я прилагаю немало усилий, чтобы тащить их. А ведь мне самому едва хватает сил. Я боюсь, что если отпущу их, то они начнут бегать вокруг меня или лягут на землю. Ни то ни другое меня не устраивает. Они должны двигаться медленно и равномерно, как я. Только так мы сможем выбраться отсюда живыми. Я знаю, что Анактувук-Пасс уже совсем близко, но он по-прежнему не виден за возвышенностью, которая лежит впереди. Я сосредоточен на самом себе, думаю только о том, чтобы сохранить свою жизнь, и потому окружающий мир становится немного размытым. Интересно, а есть ли там все-таки какой-нибудь населенный пункт. Горизонт по-прежнему чист, как и раньше. Я не могу представить, чтобы в этих местах кто-то жил. Ведь здесь нет ничего, кроме обширных диких арктических земель и гор, устремляющихся ввысь.

— О, боже, — говорю я, — а что, если там ничего нет? Если это так, то точно умру. О, этот чертов заброшенный край!

Мой желудок уже не урчит. Я чувствую только слабость, тревогу и желание поспать. Как бы мне хотелось остаться здесь до ночи и хорошенько передохнуть, а на следующий день тронуться в путь, но я очень переживаю за собак. Я совсем не уверен, что они выдержат еще один или два дня. Они выглядят такими вялыми и потерянными, что мне становится грустно. Я заставляю себя двигаться вперед, хотя мои ноги напрочь отказываются работать. Но я должен продолжить путь, хотя бы ради собак. Они не заслуживают голодной смерти. Я не могу допустить, чтобы они погибли по моей вине. Все, о чем они сейчас мечтают, — остановиться и поспать, но я что есть силы тяну за поводки и заставляю их сдвинуться с места и пойти за мной.

Помню, как мы с Джулией в первый раз отправились в поход по заповеднику Минэджери в Каскадных горах Орегона. Мы выбрались всего на один день, но она захватила очень много провизии — не для себя, а для меня, — а я взял с собой лишь пару кусков хлеба. Джулия всегда заботится о других. Еды было так много, что я при всем желании не смог бы съесть все. Оливки, большой кусок сыра «Чеддер», бутерброды с индейкой, майонезом и листьями салата и кучу энергетических батончиков из арахисового масла — всего не перечислишь, а все, что мог предложить я, — это буханка хлеба, купленная за доллар. А с какой бы радостью я съел бы этот хлеб. Вспоминая об этой еде, я думаю о внимательности Джулии. Преодоление больших расстояний может вывести из себя любого, даже самого уравновешенного человека, но не ее. Когда я смотрел на нее, она опускала голову и улыбалась. Наверное, она старалась воодушевить меня. Как я рад, что сейчас ее нет рядом со мной, что она не испытывает таких ужасных страданий. Я бы этого не вынес. Не думаю, что она смогла бы через все это пройти. Вряд ли кому-то под силу вытерпеть голод в сочетании с преодолением огромных расстояний. Я спокоен за нее, рад, что она дома, в безопасности. Думаю о ней, и эта мысль согревает меня и помогает идти дальше. Думаю о собаках, и это помогает мне идти дальше. Думаю о жизни, и это помогает мне идти дальше. Ради собак я должен прекратить эти страдания — преодолеть свое упрямство, позвонить и попросить о помощи. Долгие годы психологической и физической подготовки слишком хорошо научили меня терпеть самую сильную боль и преодолевать самые серьезные опасности. Точно так же покалеченный и окровавленный боксер, который борется за очередной чемпионский титул, отказывается от полотенца, несмотря на то что ему совсем плохо, и упрямо продолжает бой. Ради спасения собак я должен рассуждать трезво, обязан сохранить силы, чтобы сделать звонок, прожить еще один или два дня, пока не подоспеет помощь. Можно позвонить и сказать им, что сегодня я пройду еще несколько миль, а потом они должны будут встретить меня. Но пока, в силах идти, звонить не буду. Пытаюсь убедить себя, что со мной все в порядке. Никогда прежде я не был так близок к физическому истощению, но сейчас, пожалуй, действительно нахожусь на пределе сил. «Если понадобится, ты сможешь идти и после этой критической точки, — убеждаю я себя. — Не волнуйся. Выше голову, просто иди вперед, не останавливайся». Может быть, я в порядке, может — нет, но я знаю, что мне остался всего один шаг от голодной смерти, и уже через несколько миль мой разум окончательно помутнеет.

Еще целую милю я иду вперед, постоянно спотыкаясь. Каждые десять минут обращаюсь к собакам, стараясь, чтобы мой недовольный голос звучал как можно ласковее.

— Идем, — говорю им, но они ведут себя совсем не так, как раньше, — не бросаются вперед с радостным визгом, а медленно и уныло плетутся за мной.