Карл Май - «Восточный цикл» Сборник (Книги 1–7) [Компиляция]

— Тогда хитрость побеждают хитростью. Нет у нас таких умных преступников, чтоб не нашлось на них полицейского поумнее. Если бы такой сыщик приехал сюда, он бы очень быстро отыскал Жута.

— Ба! Скорее Жут узнал бы все о нем, чем он — о Жуте.

Казалось, в голосе портного был какой-то намек. Сказанное звучало почти как насмешка, а может, я заблуждался?

— Что ж, тогда этот тайный агент наверняка погиб бы, — ответил я. — Но на его место пришли бы другие.

— Они тоже погибли бы, как и он. Дела здесь обстоят так, что к Жуту не подступиться. Лучше всего вообще не говорить о нем; оставим и мы этот разговор. Я хоть человек бедный, но все равно дрожу, когда думаю о нем. Я зарабатываю гроши и не могу собрать много денег. Но все же я отложил несколько пиастров для знахаря, который будет меня лечить. Если эти разбойники нападут на меня и отнимут плоды моих трудов, мне не на что будет купить снадобья, чтобы выздороветь.

— Знахарь этот знаменит?

— Да, о нем всюду идет молва.

— Тогда, пожалуй, и о твоей деревушке знают в здешних краях?

— Конечно; спроси о ней, тебе ответят.

— Ладно, я уже хотел кое-что разузнать о Вейче. Мне говорили об одной знаменитой хане, которая якобы находится поблизости.

— Как ее называют?

— Никак не могу вспомнить. Вроде бы в ее названии есть словечко «кара».

Он цепко глянул на меня. Что-то невольно пронеслось в его взгляде, что-то обжигающе сверкнуло в нем. Впрочем, тотчас взгляд его принял прежнее кроткое выражение. Портной промолвил:

— Кара, кара, гм! Я не могу припомнить. Если бы ты знал все слово, я бы сообразил.

— Может, я еще вспомню. Кара… кара… Халеф, ты тоже слышал это имя, ты его не помнишь?

— Каранорман? — ответил хаджи, мигом понявший меня.

— Да, да, так оно и было. Каранорман-хане! Ты знаешь его, Африт?

Казалось, он что-то припоминал, прежде чем ответить:

— Да, теперь я знаю, о чем ты говоришь. Но это вовсе не большой постоялый двор, а своего рода руины. Там никто не живет. Очень давно, несколько веков назад, там был большой караван-сарай. Потом его превратили в сторожевую башню, с которой солдаты наблюдали за границей. Теперь остались одни развалины. Интересно, что же тебе говорили о них?

— Что там орудует Жут.

Его кроткое лицо передернулось, как будто ему пришлось подавить в себе какое-то внезапное, резкое движение. Потом он снова заглянул мне в лицо так же спокойно и мягко, как прежде, и ответил:

— Мне кажется, что тебя обманули.

— Ты так думаешь?

— Да. Я хорошо знаю это место. Я бывал там и днем и ночью и не видел ничего, что позволяло бы поверить в эту историю. Во всей округе тоже ничего не слышали об этом. Я даже думаю, что о Жуте там говорят меньше, чем где-либо еще.

— Пожалуй, он не будет восстанавливать против себя людей именно там, где живет.

— Может быть, и такое. Я вижу, господин, что ты смекалистый человек и легко проникаешь в суть дела. Но это тебя может погубить. Знаешь, я думаю теперь, что ты разыскиваешь Жута?

— Ах! Как же тебе пришло в голову такое?

— Это видно по тебе.

— Слушай, я, кажется, начинаю понимать, что тебе не откажешь в сообразительности. Это тоже легко может тебя погубить.

— Ты шутишь. Я — бедный портной, а ты, как я слышал, вот уже несколько дней преследуешь сторонников Жута и будешь гнаться за ними впредь. Мне впору считать тебя полицейским — одним из тех тайных агентов, о которых ты говорил раньше.

— Нет, я не из таких.

— Но так похоже на это. Быть может, ты решился отыскать Жута в Каранорман-хане, но ты, конечно, туда не попадешь.

— Почему?

— Потому что тебя убьют еще раньше. Жут уже знает, что ты задумал. Ты обречен.

— Смотрите-ка!

— Если ты поймешь это, ты можешь спастись.

— Я повторяю, что я никакой не чиновник и не полицейский. Жут со своими людьми может оставить меня в покое.

— Тогда и ты их тоже!

Эти пять слов прозвучали как приказ. Его голос дрожал и немного хрипел. Он был взволнован. Этот карлик, или, как он назывался, Африт, «великан», был вовсе не тем, за кого себя выдавал; я готов был в этом поклясться. Но он невероятно умел притворяться. Этот ястреб умел прикинуться горлицей. Пожалуй, он все-таки был именно тем Суэфом, который должен был «заманить меня под нож».

Но это выглядело невероятно, потому что староста знал его и знал его имя. Или только сообщники звали его Суэфом? Быть может, он разъезжал всюду под личиной бедного портного, чтобы высматривать все, что творится, и доносить разбойникам? Нужно было остерегаться его. Поэтому я ответил:

— Я оставлю их в покое. Я бы не стал беспокоиться ни из-за аладжи, ни из-за остальных, но они сами мне дали повод к тому.

— Ты ведешь себя так, будто никакого повода не было!

— Нет, мой дорогой, так я себя не веду. Я сбиваю лишь того, кто встает у меня на пути, будь это хоть сам Жут. Если он рискнет связаться со мной, пусть попробует. Посмотрим, чья возьмет.

Он воздел голову вверх, будто хотел рассмеяться. По его лицу скользнула издевательская, очень издевательская улыбка. Однако он взял себя в руки и произнес остерегающим тоном:

— С ним ничего не могли поделать власти самого султана; даже военные не в силах справиться с ним. А ты, одинокий чужак, ты берешься ему угрожать?

— Он так же одинок, как и я; он такой же чужак мне, как и я ему. Если мы встретимся с ним, все решат наши личные качества — сила, ловкость и хитрость.

— Я вижу ты и впрямь вознамерился разыскать Жута.

— Что ж, я слишком горд, чтобы это отрицать.

— Ах! И ты, пожалуй, даже хочешь с ним сразиться?

— Смотря как пойдут дела. Я — человек чужой; меня не интересуют здешние люди и их дела; есть ли здесь Жут, нет ли его; одним разбойником больше, одним меньше, мне все равно. Мне нужно кое-что потребовать от него. Если он послушается моего приказа, то…

— Послушается твоей просьбы, ты хотел бы, наверное, сказать, господин?

— Нет. Человек честный стоит выше негодяя и должен ему приказывать. Итак, если он послушается моего приказа, я отстану от него и ни один волос не упадет с его головы. Если он поступит не так, ну и достанется же этому Жуту!

Я увидел, как тяжко вздохнула его хлипкая грудь. Человечек стал мертвенно-бледным. Он очень разволновался, но овладел собой и спокойно сказал:

— Эфенди, ты держишься так, будто ты неуязвим и тысяча Жутов не страшны тебе.

— Все именно так, — ответил я, звонко хлопнув себя по колену, словно сам себе аплодируя. — Нас здесь четверо. Нам надо свести счеты с Жутом. Пусть он со своими приспешниками боится нас, а не мы его. Всех этих прохвостов я одним махом смешаю с грязью, я мигом их смахну!

Я поднял руку и дунул на нее, будто смахивая что-то с руки. Я вовсе не намерен был хвастаться или корчить из себя пустозвона. Выказывая такую самоуверенность, я преследовал определенную психологическую цель. Мне хотелось разозлить этого человечка, вывести его из себя; тогда удалось бы разглядеть его насквозь. Но он, похоже, разгадал мой замысел. Он хитро мне подмигнул и сказал: