Георгий Кублицкий - Весь шар земной...

Все стены, даже весь низкий потолок кабачка словно чешуей покрывают прикрепленные визитные карточки посетителей. Джордж, хозяин кабачка, сам решал, достаточно ли важная персона пожаловала «на огонек», чтобы ее карточка дополнила коллекцию. Лично он предпочитает моряков, поскольку Джек Лондон прежде всего был способным моряком, а потом уж писателем… В семнадцать лет уйти матросом к берегам Японии — это, господа, не каждый сможет!

При библиотеке Окленда — небольшой исследовательский центр, носящий имя писателя и собирающий реликвии, связанные с памятью о нем. Я видел здесь единственную киноленту, на которой он запечатлен. Лента снята в 1916 году.

Это обычная хроника, то, что мы назвали бы сегодня «Новости дня». Маршируют солдаты, на судно грузят снаряды. Футбольный матч, потом понеслись куда-то оголтелые мотогонщики.

И неожиданно — Джек Лондон, всего несколько кадров. Не за письменным столом: на ферме возится с поросятами, выводит лошадь. Подсаживает жену в седло. Крупный план: в рубашке с коротким галстуком, широкая улыбка на усталом лице.

Через три дня после киносъемки его не стало…

Причины смерти Джека Лондона до сих пор не вполне выяснены. После демонстрации фильма кто-то спросил о судьбе детей писателя. Работник центра протянул руку в сторону пожилой женщины с короткими седыми волосами, перебиравшей картотеку:

— Позвольте представить вам миссис Флеминг, младшую дочь Джека Лондона. Миссис Флеминг мы обязаны многим, она очень помогла и продолжает помогать нам.

*

Теперь последуем за русским странником по еще одной тропе. Она ведет из Сан-Франциско в знаменитую Мамонтовую рощу.

Владимиров шел туда по горным дорогам Сьерра-Невады. «Золотая лихорадка» пронеслась здесь, обезобразив местность множеством шурфов, разбросав по долинам уродливые поселки. Возле заброшенных рудников копошились лишь одинокие фигуры самых упрямых золотоискателей.

Тропинка вилась по сосновому лесу, и вдруг путешественник увидел исполинское дерево. Все в нем — высота, толщина ствола, размах ветвей — настолько не вязалось с привычными представлениями о деревьях, что казалось, будто по волшебству человек сразу уменьшился в десятки раз, став карликом.

Неподалеку поднимались еще несколько исполинских секвой. Их молодая роща тянулась к солнцу в то далекое время, когда зародилась, расцвела и погибла знаменитая культура индейцев майя. Когда корабли Колумба плыли к неведомым берегам Америки, секвойи успели вытянуть свои красноватые стволы выше двадцатипятиэтажного дома. И вот теперь…

Теперь часть из них лежала на земле. Не только страшные ураганы, проносящиеся порой над Американским континентом, совладали с гигантами. Это оказалось посильным и для слабых человеческих рук.

Владимиров видел чудовищный пень «Большого первобытного дерева» — каждая секвойя имела свое название. Ему рассказали, что целая команда три недели сверлила ствол буравами, подпиливала и подрубала дерево, прежде чем оно наконец рухнуло.

Зачем же срубили великана?

Кору содрали и отправили в Нью-Йорк для отделки стен модного танцевального зала. Впрочем, коры «Большого первобытного дерева» не хватило, пришлось взяться и за «Мать леса». Ее ободрали на корню. Хозяин, откупивший право рубить секвойи, положил в карман не менее пяти — десяти тысяч долларов.

Владимиров провел в роще три дня, но ощущение чего-то нереального, сказочного не проходило.

«Когда смотришь на этих гигантов, право, готов спросить себя: не иллюзия ли это, не лихорадочный ли бред?» — записывал он, лежа в тени секвойи. Но… «Где-то застучал топор, потом пронесся страшный треск, за которым моментально последовал чудовищный удар; сотрясение было так сильно, что я невольно приподнялся: это одна из вековых сосен покончила свое существование».

Америка, Америка…

Прекрасные здания школ и варварское губительство природы, возвышенные слова и алчная погоня за прибылью, чудеса изобретательности человеческого ума и беспощадность к слабому, чувство собственного достоинства и готовность втоптать в грязь своего ближнего только за то, что он рожден от черной женщины.

Михаил Владимиров повидал Америку с разных сторон. Он пожил в бараках, шалашах и землянках. В Вашингтоне видел заседание конгресса, а в Белый дом попал как раз в тот день, когда по существовавшему прежде обычаю президент Грант пожимал руку всем желающим. В восторге от этой церемонии, прибежал делиться впечатлением к знакомому американцу и услышал резонное замечание:

— Чему же вы так радуетесь? Кому президент обязан своим высоким положением? Нам! Вот он и должен уважать нас.

Провинциальный русский учитель освободился от многих наивных заблуждений.

Он пришел к выводу: «Могущество капитала безгранично: здесь нет той силы, которая могла бы подчинить его своему контролю…»

Русский учитель не выискивал в чужой стороне темные пятна. Кажется, не было города, где бы он упустил возможность побывать в школах, — и сколько восторженных строк посвятил он народному образованию в Америке. Как больно было ему, когда он узнал, что маленький американский городок по числу школ превосходил богатый Саратов.

С большой похвалой отзывался Владимиров и об американских публичных библиотеках, о внешней демократичности в общении между людьми и о многом, многом другом.

Но он ополчается против верхоглядов, которым представлялись в розовом свете едва ли не все стороны заокеанской действительности: «Мы привыкли смотреть на Соединенные Штаты почти как на совершенство. В этой вере нас поддерживали летучие путешественники, видевшие только фасады американской жизни, но совсем незнакомые с внутренним содержанием ее. Чтобы начать хотя приблизительное измерение здешних безобразий, надо пожить тут долго и на себе испытать их».

Перо, которым более ста лет назад была описана жизнь за океаном, держала рука человека, своим трудом зарабатывавшего хлеб, узнавшего нужду, голод. Получилась честная книга, пережившая свое время.

Просматривая записи Владимирова, я думал: а каковы были бы впечатления человека, повторившего его путешествие сегодня?

Я летал от Чикаго до Сан-Франциско обычной воздушной дорогой. Сумел разглядеть лишь ленивые извивы Миссисипи, шлейф заводского белесого дыма над мутными водами, лихо разлинованную дорогами фермерскую Америку, безжизненные снежные пики Скалистых гор, красновато-бурую пустыню, необыкновенно резкие тени каньонов. Все…

Множество людей пересекают поперек Соединенные Штаты и по великолепным автострадам. Но мне-то нужны были не джентльмены, мчащиеся в собственных машинах, а люди, из которых еще не выветрился дух бродяг и искателей приключений, причем люди наблюдательные. Вон марафонец Том Макграх не то что прошел, а пробежал от океана до океана, но ему было не до путевых заметок. Известно лишь, что он потерял около семи килограммов веса.