Георгий Кублицкий - Весь шар земной...

На этом все и кончилось. Надпись на воротах, монета, стела, небольшая книга, вернее, отрывки из нее — слишком мало для того, чтобы по-настоящему воскресить неведомый язык.

И вдруг — потрясающие находки в Хара-Хото. Сначала рукописи, потом известия о целой библиотеке. И она уже на пути к Петербургу!

Козлова за рубежом знали главным образом как спутника, сподвижника и продолжателя Пржевальского. Теперь, после исследования Хара-Хото, он вернулся на родину человеком, прославившимся новым открытием мирового значения.

О русском путешественнике заговорили крупнейшие археологи и историки. Его избирают почетным членом многих научных обществ. По приглашению Королевского географического общества он едет в Лондон, где ему вручают золотую медаль — награду, которой удостаиваются немногие.

Среди слушателей его доклада о находках в Гоби крупные специалисты по древним языкам.

Между тем русские востоковеды взялись за серьезное изучение сокровищ Хара-Хото. Разбирая рукописи и книги, извлеченные из «Знаменитого» субургана, они обнаружили вещь поистине бесценную, о которой не смели даже мечтать. Это книга с цветистым названием «Жемчужина в руке, отвечающая нуждам времени». Поистине жемчужина: тангутско-китайский и китайско-тангутский словарь, составленный в 1190 году! И, определили специалисты, не просто словарь, но как бы учебник тангутского языка для китайцев и китайского для тангутов.

Кажется, дальше все просто: если знаешь китайский, бери словарь, бери тангутскую книгу и понемногу вникай в смысл написанного.

На самом деле все оказалось настолько сложным, что и сегодня, почти восемь десятилетий спустя после раскопок в Хара-Хото и находки «Жемчужины в руке, отвечающей нуждам времени», еще нельзя сказать, что язык исчезнувшего народа полностью постигнут учеными.

По образному определению современных знатоков тангутской письменности, словарь, увы, не заставил «заговорить» древние книги и рукописи. Он помог «услышать» лишь неясное «бормотание», поскольку можно было в лучшем случае разобрать каждое пятое или седьмое слово, а текст в целом оставался непонятным.

Многие ученые у нас и за рубежом пытались превратить «бормотание» в «разговор». Больше всех преуспел в этом Николай Александрович Невский.

Когда в 1909 году юноша из Рыбинска просил, чтобы его зачислили на восточный факультет Петербургского университета, это не было случайным выбором. По воспоминаниям, он еще в школе обнаружил большие способности к изучению языков. Дружил со студентом-востоковедом, удивительно быстро освоил основы арабского языка.

Вероятно, по настоянию родителей Невский проучился все же некоторое время в технологическом институте, где получал отличные оценки. Но не стал противиться своему влечению. Понял, что его место — в аудиториях восточного факультета.

Невский изучал китайский и японский языки столь блистательно, что ему пророчили сразу по окончании университета профессорскую кафедру.

В 1915 году Невского для совершенствования знаний надолго командировали в Японию.

Русский филолог жил не только в японской столице, но и в маленьких деревнях, изучал не только разговорный язык, но и обычаи народа. Преподавая русский в коммерческом училище, он одновременно стал одним из признанных знатоков японской мифологии. Увлекся изучением языка и фольклора айнов, небольшого народа, во многом отличавшегося от японцев. Путешествовал на отдаленные острова, посетил Тайвань. В кругу его широких, многогранных интересов оказался и язык тангутов.

Это случилось, вероятно, в начале двадцатых годов, а быть может, и раньше. С 1925 года Невский стал получать из Ленинграда копии тангутских текстов. С поразительной быстротой проник в самую суть вопроса. После того как он вернулся на родину, ему предоставили в распоряжение всю библиотеку тангутских книг и рукописей.

Восемь лет тяжелого труда потребовались Невскому, чтобы из массы находок, обнаруженных и вывезенных Козловым, выделить самое важное, самое ценное. Не просто выделить, но описать, наметить, как использовать каждый памятник тангутской письменности для того, чтобы мертвый язык «заговорил».

Николай Александрович Невский выполнил задачу, по трудности и объему равную той, которую до него выполняли великие, прославленные открыватели древних письменностей.

Вот оценка специалистов: «Вся эта сложнейшая работа была по силам только исследователю, знавшему китайский и тибетский языки, с которых сделаны тангутские переводы, и не в их современном виде, а в том состоянии, в котором они находились 8—10 веков назад. Кроме того, надо было знать буддийскую и китайскую литературу самого различного содержания настолько хорошо, чтобы по одному расшифрованному куску тангутского текста понять, с какого именно — китайского, тибетского или санскритского — сочинения сделан перевод».

Ученый дал миру возможность изучать историю и культуру тангутов по их собственным книгам.

Николай Александрович Невский не дожил до своего полного научного триумфа. Его капитальный труд — двухтомная «Тангутская филология» увидела свет в 1960 году. Два года спустя ученому посмертно было присвоено звание лауреата Ленинской премии.

Труды Невского были высоко оценены и в Японии. О нем изданы книги на японском языке. Одна из них называется так: «Небесная змея. Жизнь Николая Невского». Странное название? Но змея в японском фольклоре — символ бессмертия…

А что же Петр Кузьмич Козлов?

Ему было суждено увидеть Хара-Хото еще раз.

Путешественнику шел уже седьмой десяток, когда в 1923 году он вновь вступил на караванные пути Монголии во главе первой советской экспедиции.

Когда-то Петр Кузьмич говорил, что Хара-Хото невольно открыл ему «новую отрасль занятий, новую пытливость». Этой новой отраслью стала археология. И случилось так, что именно открытия древностей прославили его шестую экспедицию в просторы Азии.

Эта прекрасно снаряженная экспедиция занялась исследованием слабо изученных районов Монголии. В ее составе были географы, натуралисты, зоологи, ботаники. Правительство молодой Монгольской Народной Республики всячески содействовало советским ученым, которые, помимо прочего, собрали материал о природных богатствах степей и пустынь.

Но сам Козлов с особенным увлечением занимался раскопками обнаруженных им древних курганов. Холодной весной, в полутьме и грязи срубов, он разыскивал ткани, керамику, изделия из золота и нефрита. Содержимое курганов пролежало в земле два тысячелетия, однако хорошо сохранилось и позднее помогло воссоздать картины далекого прошлого монгольского народа.

В другом месте Козлову удалось обнаружить гигантское изваяние черепахи. Его заинтересовали также наскальные письмена. Он тщательно сфотографировал и описал их, а монгольские ученые сумели затем прочесть текст — размышления некогда жившего философа.