Георгий Кублицкий - Фритьоф Нансен [Его жизнь и необыкновенные приключения]

На рождество «предводитель длиннобородых» затеял елку для эскимосских детей и с увлечением отплясывал сам вокруг деревянного кола с привязанными к нему зелеными ветками можжевельника.

За одну зиму Фритьоф, наверное, приобрел среди эскимосов больше друзей, чем все жившие в Гренландии европейцы вместе взятые.

Фритьоф учился владеть каяком. Плавание в этой крохотной кожаной лодочке, такой легкой, что охотник может много миль протащить ее на плече, — искусство, в котором достигает совершенства далеко не всякий эскимос. О европейцах же и говорить нечего.

Каяк и человек должны стать одним целым. Втиснув нижнюю часть туловища в круглое отверстие кожаного верха лодочки, эскимос надевает непромокаемую одежду с капюшоном и нижние края ее завязывает вокруг деревянного обруча над отверстием. После этого внутрь не может попасть даже капля воды. Но, если каяк перевернется, человеку очень трудно вынырнуть из-под него. Неопытный гибнет. Опытный самостоятельно или с помощью товарищей ухитряется вернуть каяк в прежнее положение.

Фритьоф не рисковал затягивать одежду вокруг обруча. Он не раз вываливался из каяка возле берега, прежде чем лодчонка стала слушаться его. Но потом начал выходить на каяке в море вместе с эскимосами, охотившимися на хохлачей или ловившими рыбу. Он смотрел и не мог насмотреться на эту игру с морем и со смертью.

Налетел шторм — и, как черные буревестники, понеслись эскимосы к берегу сквозь волны, обрушивающиеся на них. Весла мелькают то в воде, то в воздухе, тело наклонено немного вперед. Сколько отваги! А если из бушующих волн вынырнет тюлень, эскимос молниеносно выхватывает гарпун — и потом все с той же неподражаемой ловкостью тянет за каяком убитое животное. Каждую секунду волна может поглотить каяк, но лицо охотника спокойно. У него и мысли нет о том, что он герой. Это его будни, его обычная жизнь. «Здесь он велик, — думалось Нансену. — Как жалки мы рядом с ним!»

А пока мужчины единоборствуют с бурей, женщины толпятся на берегу, забыв о пронизывающем ветре. Им кажется, будто далеко в волнах прыгают черные точки. Наконец в самом деле появляются каяки. Сколько их? Не хватает двух. Женщины бледнеют, снова и снова пересчитывают точки. Нет, вот еще одна и еще… На этот раз беду пронесло.

И ведь не только шторм угрожает охотнику. Каяк легко может разорвать хохлач, проткнуть бивнями морж, перекусить своими страшными зубами касатка. Да что хищная касатка! Крупная рыба, попавшая на крючок, утягивает под воду каяк вместе с пловцом, если тот не успеет вовремя обрезать лесу.

Нелегка жизнь эскимоса, но природу он побеждает. Гораздо тяжелее и непосильнее для него борьба с колонизаторами, которые думают лишь о том, как бы нажиться за счет эскимосов.

Нансен побывал за зиму в нескольких селениях. Везде он видел одно и то же: угасание народа.

Старики говорили ему, что на острове было много диких оленей. Купцы дали охотникам винтовки и велели стрелять животных. Мясо бросали: купцам были нужны только шкуры. Теперь оленей почти не осталось.

Многие семьи обеднели, больных туберкулезом стало больше, чем здоровых. Развращающее влияние денег, погоня за наживой все сильнее сказывались на этом народе, который жил раньше одной большой семьей.

Любой европеец, даже самый ничтожный и плюгавый, считал себя маленьким царьком на острове. Он сам издавал законы и строго взыскивал за их нарушение. В одном из селений возле Годтхоба Фритьоф увидел на стене дома объявление: «В поселке строго запрещается иметь собак». Почему? Да потому, что местный священник боялся, как бы собаки не напугали его любимую козу.

Фритьоф негодовал, спорил с губернатором, с колонистами-датчанами. Написать бы книгу о жизни эскимосов — правдивую, горькую! В свободные вечера Фритьоф делал наброски.

«Каждый раз, — записывал он, — когда я видел доказательства их страданий и бедствий, которые мы принесли им, остаток справедливости, все же находящийся в большинстве из нас, будил во мне чувство негодования, и я полон жгучего желания рассказать правду всему миру… Я знаю очень хорошо, что мой голос будет как крик вопиющего в пустыне, даже без гор, которые могли бы эхом повторить его. Моя единственная надежда — это пробудить в некоторых чувство симпатии к эскимосам и печали об их судьбе».

…Пролетели зимние месяцы, пришла весна, взломавшая морские льды. 15 апреля 1889 года жители поселка сбежались к берегу: вдали показался корабль. Нансен и его товарищи бросились к каякам.

На приближающемся судне вдруг спустили датский флаг и подняли норвежский. Фритьоф не сразу понял, что это в их честь. Он и не подозревал, что письма, доставленные в Европу капитаном «Фокса», были напечатаны в тысячах газет и весь мир давно восторгается подвигом в Гренландии.

Что сказать об обратном пути экспедиции на родину? Это было триумфальное плавание с бесконечными обедами, ужинами, завтраками, где речей было больше, чем блюд, а торжественности больше, чем искренности.

В солнечный день 30 мая вся Кристиания вышла на берег фиорда. Множество лодок отправилось навстречу героям.

Нансен в поношенной серой куртке стоял возле борта со своими товарищами. Свердруп равнодушно смотрел на суету вокруг. Балто самодовольно улыбался. Тщедушный Равна, подавленный пышностью встречи, прятался за спину Нансена и твердил, что все это красиво, но лучше бы вместо людей вокруг было так же много оленей.

На одной из лодок, встречавших пароход, худощавый горбоносый подросток размахивал руками и орал так неистово, что нельзя было не обратить на него внимания. Нансен помахал шляпой.

— Руал Амундсен, это он тебе! — закричали подростки с других лодок. — Ему понравился твой нос.

Но Руал как завороженный смотрел на высокую фигуру Нансена, и ему казалось, что перед ним — оживший викинг из древних норвежских саг.

первые Нансен увидел ее на холме Фрогнер возле Кристиании.

Это было еще до гренландской экспедиции. Он бежал по следу какого-то лыжника, который, как видно, не боялся крутых спусков. След привел к сугробу, где барахталась, пытаясь высвободить застрявшие в снегу лыжи, маленькая фигурка.

— Э-э, приятель, давай подсоблю! — И Фритьоф со смехом ударил лыжника по плечу.

Но тот, ловко извернувшись, сам приподнялся на колено. Черные глаза гневно сверкнули на залепленном снегом женском лице. Смущенный Фритьоф помог лыжнице встать.