Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

Сканирование, примечание [1] Важное пояснение для читателей и особенно для тех, кто решится править мою книгу. В тексте вы наверняка обратите внимание на эти слова: инако, итти, мураши, зело, небрежения, притти, сие, токмо, цынга, цыновка, и подобные им. Так же это касается знаков препинания: запятая, точка с запятой, двоеточие, тире, дефис. В частности, следует знать, что существуют намеренные искажения и описки, призванные донести до читателя некий особый смысл выражения — так называемые «авторизмы». Так же устаревшие слова или устаревшее написание оных. Так что настоятельно прошу оставить все как есть. В крайне случае пишите о найденных ошибках на форуме http://torrents.ru/forum/index.php где впервые выложена эта книга. и вычитка И. Миткевич

Художник Е. Бургункер

Весна 1788 года в Гульёнках была поздней: уже стояли первые дни мая, а в помещичьем парке еще только зацветали северные фиалки — бледные, непахнущие цветы, и веселое галочье еще только готовилось устраивать гнезда в дуплах старых парковых лип.

В этот день птицы с утра собрались огромной стаей на голых еще и темных вершинах и о чем-то галдели, а потом вдруг притихли и расселись парочками по отдельным веткам.

За криками и возней галок наблюдали два мальчика. Один из них, постарше, лет двенадцати, в мягких сапожках, без шапки, со смуглым и смышленым лицом, был Вася — барчук, глядевший черными блестящими глазами на птиц, на разлатые вершины старых деревьев. А другой, весь белый, с белыми волосами, с маленькими синими глазками, был дворовый мальчик Головкиных Тишка, определенный тетушкой Екатериной Алексеевной в казачки к молодому барчуку. Одет он был в новенький мундир со светлыми пуговицами, из-под которого, однако, виднелся край длинной рубахи, сшитой из грубого домотканого холста нянькой Ниловной, — Тишка приходился ей внучатым племянником.

С различными чувствами наблюдали мальчики за этой галочьей возней и слушали весенний птичий гам в старом гульёнковском парке. Вася смотрел на столь обыкновенных птиц восторженно и немного грустно. Он прощался с ними. Через несколько дней он уезжает в Морской корпус, куда волей своего покойного отца и дядюшки Максима, жившего в Москве, он был предназначен уже давно.

А Тишка, который никуда не уезжал из родных Гульёнок, давно уже перестал смотреть на галок, так как не находил в них ничего интересного. Забравшись на ствол молодой черемухи, поваленной бурей, он старался перебраться через яму, на дне которой еще стояла лужа черной весенней воды.

— Гляди, гляди, Тишка! — услышал он вдруг крик барчука.

Тишка испуганно обернулся, ожидая увидеть либо няньку Ниловну, либо самое тетушку Екатерину Алексеевну, потерял равновесие и шлепнулся в грязную лужу.

Сначала Вася громко расхохотался, но, нагнувшись над ямой и взглянув на жалкое лицо своего казачка, на его новый мундир, залепленный грязью, сразу перестал смеяться и помог Тишке вылезти из ямы. Тишка заплакал, сгребая с мундирчика густую илистую грязь.

— Чего теперь будет? — хныкал Тишка. — Съест меня Ниловна! Чего ты меня зря напугал?

Вася нахмурился. Он не хотел его пугать, он хотел только показать на галок: какие они умные.

— А чего они сделали? — продолжая всхлипывать, спросил Тишка.

— А вон гляди, у каждого дупла сидят по парочке, караулят отведенные им на сходке гнезда. А до того слышал, как галдели? Это они сговаривались о дележе.

— Пропади они пропадом, эти галки! — плакался Тишка. — Открутит теперь мне уши Ниловна!

При этих словах барчук нахмурился еще больше. Пухлые детские губы его приняли выражение твердости и даже упрямства.

— Я скажу тетушке, что это я тебя толкнул.

— Ты? — отозвался Тишка. — Она тебя и слушать не будет.

Вася задумался. То, что говорил Тишка, была сущая правда. Вася знал, что в родовом имении Головниных, Гульёнках, хозяйничает тетушка Екатерина Алексеевна, которая считает его мальчиком дерзким, непослушным и даже злым.

Подумав немного, Вася сказал:

— Никто ничего не узнает, Тишка. Мы пойдем на пруд, вымоем твой мундир и высушим его на солнце. Вот и все. Не буду я тетушке ничего говорить. А ты пока в рубахе походи.

И мальчики побежали к пруду.

Пруд в Гульёнках был большой. Начинался он в парке, затем выходил далеко за его пределы, оканчиваясь где-то в заболоченном лесу, и потому никогда не пересыхал.

Мальчиков тянуло к воде, как уток. Летом они часами просиживали в пруду, ловя золотистых карасей в верши, сплетенные из лозы, и наблюдая за тем, как плотно наевшиеся гуси, затевая веселую игру, носятся вперегонки по его зеркальной поверхности и, ленясь подняться на воздух, чертят лапками по воде.

— Ленивые, — говорил, глядя на них, Вася. — Смотри, как хорошо летают чайки, все небо облетят кругом. А ты бы хотел быть птицей? — спросил он вдруг Тишку.

Оказывается, и Тишка хотел быть птицей. — Коли хочешь, так надо быть птицей, — уверял Вася. — А чего же зря хотеть?

Но Тишка в ответ только качал головой.

Тишка хорошо знал, что он крепостной человек и что птицей ему быть не дозволено.

— Ну, если птицей не можно нам быть, — задумчиво отвечал Вася своему другу, — то начнем плавать на нашем славном корабле «Телемаке».

Так он называл старый плоскодонный дощаник, уже давно валявшийся в одном из заливчиков пруда в полузатопленном виде.

Немало трудов потратил Вася вместе с Тишкой, чтобы втайне от тетушки превратить это дырявое корыто в «бриг с парусами, послушный океанским ветрам».

К сожалению, под парусом можно было плавать по пруду только при юго-западном ветре, который сравнительно редко бывал в той части Рязанской губернии, где находилось имение Головниных.

Но сегодня такой ветер как раз начинался, когда мальчуганы вышли на берег пруда.

Едва Тишка успел снять свой мундир, сполоснуть его в воде и повесить на куст, как стеклянная до того гладь пруда начала морщиться, постепенно покрываясь густой рябью.