Георгий Кублицкий - Фритьоф Нансен [Его жизнь и необыкновенные приключения]

На семнадцатый день пути, когда погода немного смягчилась и было «всего» 30 градусов мороза, Иохансен провалился в полынью. Полынья быстро расширялась, и Нансен остался на одной стороне, в то время как промокший и мигом обледеневший Иохансен, стараясь согреться, прыгал как одержимый на другой.

Нансен сумел переправиться. Они разбили палатку.

Лежа в спальном мешке возле стучащего зубами спутника, Нансен задавал себе вопрос: разумно ли идти дальше на север? Если бы у них было больше собак! Но на «если бы» далеко не уедешь. Остается поточнее определить координаты и тогда еще раз все взвесить, все рассчитать.

В полдень 3 апреля Нансен снова определился — и что же: их путь все еще не пересек 86-ю параллель! Это могло означать только одно: пока они делают два шага к северу, лед под ними успевает продвинуться на шаг к югу. Повинуясь каким-то капризам течения, не предвиденным Нансеном, он сводит на нет все усилия.

4 апреля, проваливаясь в полыньи, припорошенные снегом, двое переползли, наконец, через невидимую черту 86-й параллели. После этого они еще три дня тащились по отвратительному льду. Когда даже самые варварские удары палками не смогли поднять полумертвых собак, Нансен поплелся на разведку. Он вскарабкался на высокий торос и увидел, что дальше к северу океан нагромоздил непроходимый ледяной хаос.

Если бы целью Нансена был только полюс, он, возможно, сделал бы отчаянную попытку. Ведь ни одному из смертных еще не удавалось проникнуть так близко к заветной точке. Там, внизу, за торосом, лежали, тяжело дыша, измученные собаки. Иохансен ждал его решения. Если он скажет «вперед», Иохансен впряжется в нарты. Но что дальше?

Смерть!

И даже не на полюсе, а скорее где-то на дороге к нему. В лучшем случае — на обратном пути. Смерть без пользы для науки.

Нансен тяжело сполз с тороса и, пока Иохансен ставил палатку, определил координаты лагеря — 86°13′. Значит, до полюса остается 419 километров.

Нет, не дойти, не одолеть.

Нансен воткнул древко с маленьким норвежским флагом по одну сторону палатки, Иохансен — по другую: пусть этот лагерь будет последним. Потом они досыта наелись и заползли в спальный мешок, чтобы с утра повернуть на юго-запад — туда, где в нескольких сотнях километров от их стоянки мыс Флигели стынет над необитаемой Землей Франца-Иосифа…

Три записи в дневнике:

9 апреля. «Итак, вчера мы совершили первый переход, направляясь в обратный путь… С небольшими остановками продвигались без всяких помех».

11 апреля. «Чем дальше, тем лучше. Вчера попались сплошь ровные прекрасные ледяные поля с небольшим количеством торосов и немногочисленными полыньями, затянутыми тонким льдом».

17 апреля. «Жизнь с каждым днем кажется все чудеснее; тяжелый период холодов позади. Мы движемся к твердой земле и к лету».

Тот ровный, удобный для саней лед, которого так недоставало по пути к полюсу, теперь, когда они повернули почти под прямым углом, стлался легкой дорогой к дому. Они мечтали о том, что быстро дойдут до Земли Франца-Иосифа и оттуда переберутся на Шпицберген. А там, возможно, застанут корабль и, чего доброго, осенью будут дома. Дома!

Правда, случилась неприятность — на одном из привалов Иохансен, потянувшись за часами, убедился, что они остановились. Нансен торопливо полез в карман и застонал:

— Мои тоже!

Оба проспали слишком долго, и завод кончился. Весьма печально — теперь нельзя будет точно определять долготу того места, где находишься. Но ошибка не должна быть большой, часы Нансена, видимо, остановились совсем недавно. И вообще не стоит огорчаться — все идет превосходно, лед гладкий, собаки бегут бодро.

Опять три записи в дневнике — ровно через месяц:

9 мая. «Собакам, по мере того как число их уменьшается, становится все тяжелее и тяжелее… После полудня набежали облака и ветер усилился, а к трем часам закурилась настоящая вьюга… Все более и более удивительным становится то, что, продвигаясь на юг, мы никак не можем обнаружить признаков земли».

10 мая. «Путь к земле оказался куда более трудным, нежели мы думали; нам пришлось бороться со множеством врагов — не только с неровностями льда и плохой санной дорогой, но и с ветром, с полыньями и с туманами; все они одинаково опасные враги, и их трудно побороть, когда они соединяются вместе»..

13 мая. «Нельзя отрицать, что жизнь наша — это изнурительный труд. Число собак и их силы со дня на день убывают: животные устали, тяжко и утомительно погонять их вперед».

И снова главное было не в полыньях и вьюгах, не в убыли сил и не в нарастании усталости. Был враг посильнее всех этих одинаково опасных врагов, соединившихся вместе: неуверенность.

Примерно там, куда тащились они, на картах значилась открытая экспедицией Пайера Земля Петерманна. Но ее не было и в помине.

Что это значило? Либо они из-за неверных часов неправильно высчитывают долготу и на самом деле зашли вовсе не к Земле Петерманна, а черт знает куда, либо эта земля — совсем крохотная. Нансен не мог допустить возможности еще одного «либо»…

Он рассчитывал к концу мая, в разгар арктической распутицы, шагать по суше. Но их ноги все еще скользили по льду, вязли в снежной жиже. Казалось, что потрескался, разом придя в негодность, весь ледяной панцирь океана. Облачное небо всюду темнело отражением появившихся полыней.

Прошел май, начался июнь, а земли по-прежнему не было. Широкая полынья преградила путь, сзади раскрылась еще одна. Чтобы выбраться с ледяного острова, надо было починить каяки, изрезанные льдинами и изрядно помятые в дорожных передрягах.

Тяжелые капли первого дождя забарабанили по истрепанному шелку палатки. Дождь радовал: он смоет, растопит снег, по гладкому льду будет легче идти. Там, в Норвегии, сегодня, может быть, тоже льет дождь, только теплый, летний. Он шумит в густой зеленой листве. Маленькая Лив протягивает ручонки к радуге и беззаботно смеется…

Когда после недели тяжелого, чуть не круглосуточного труда каяки были починены, подвижка льда закрыла полыньи. Нансен с Иохансеном опять нагрузили сани и зашагали по свежевыпавшему липкому снегу.

— Пожалуй, нас уносит в сторону от Земли Франца-Иосифа, — сказал Иохансен на одном из привалов. Они уже не раз начинали разговор об этом.

— Возможно, — отозвался Нансен. — Я все думаю: не взять ли нам все-таки круче на юго-запад?

— А если земли нет и там?

— Тогда — через открытое море до Шпицбергена.

На чем? На старых каяках?! Иохансен удержался от ненужного вопроса.

Оба вынули дневники.

«Конца нет этому однообразному льду, — писал Нансен, — лед, лед и лед, нигде на горизонте ни признака земли, ни проблеска открытой воды…»