Георгий Кублицкий - Фритьоф Нансен [Его жизнь и необыкновенные приключения]

«Гражданину Фритьофу Нансену.

IX Всероссийский съезд Советов, ознакомившись с вашими благородными усилиями спасти гибнущих крестьян Поволжья, выражает вам глубочайшую признательность от имени миллионов трудящихся населения РСФСР.

Русский народ сохранит в своей памяти имя великого ученого, исследователя и гражданина Ф. Нансена, героически пробивавшего путь через вечные льды мертвого Севера, но оказавшегося бессильным преодолеть безграничную жестокость, своекорыстие и бездушие правящих классов капиталистических стран».

Нансен беспокойно спал ночь, прислушиваясь к гулу сосен. Свист ветра напоминал ему о буранах Поволжья, о дорогах, переметенных снегом.

Через всю первую страницу утренней газеты протянулся хлесткий заголовок: «Нансен показывал в стокгольмской церкви снимки голодающих в Сирии и Ливане, выдав их за фотографии голодающих русских».

Снова ложь, наглая, омерзительная! Так было вчера и будет завтра. Они хотят, чтобы он отступил. Но он не отступит.

В январе 1923 года Нансен снова был на пути в Москву.

Россия поборола голод. Ей помогли рабочие многих стран, создавшие Международный комитет рабочей помощи. Помогла организация, созданная Нансеном. Часть продовольствия послала Америка. Но главное сделали сами большевики.

Нансена все сильнее интересовала их страна. Он снова переживал душевный кризис. Корабль Лиги наций дал течь, едва успев выйти из гавани. Его паруса надували ветры алчности, своекорыстия, жестокости. И все же Нансен цеплялся за этот ненадежный корабль, не видя вокруг другой опоры.

Теперь он ехал в Россию, чтобы самому посмотреть, что происходит в этой стране. Утверждения, будто именно оттуда, с востока, должен хлынуть свет, казались ему пропагандой. Во всяком случае, он намеревался увидеть все своими глазами и прежде всего узнать — хотят большевики мира или замышляют войну?

В Советскую Россию он ехал из лихорадившей Европы. Французские солдаты маршировали по дорогам Рурской области Германии. Греческие отряды перестреливались с турецкими. Англичане отправили корабли с войсками для подавления еще одного восстания в Индии. Военные страсти на Западе разгорались снова.

Поезд пришел в Москву утром. От Рижского вокзала Нансен ехал по Мещанской улице. Возле Сухаревой башни шумел рынок, мелькали платки, кепки, глянцевито чернели кожанки. В магазинных витринах лоснились окорока, белели калачи, громоздились синие пирамиды сахарных голов.

С заборов уже давно сорвали серые листки декретов и плакаты «Чем ты помог голодающим?». Рекламные тумбы пестрели афишами. Нансен попросил, чтобы ему перевели надпись на особенно яркой. Это была реклама кино: «„Доктор Мабузо“, мировой боевик. Ввиду грандиозности картины только два сеанса. Колоссальный успех».

Нансен поморщился.

Вечером он пошел в Большой театр. В «Дон-Кихоте» танцевала известная русская балерина Гельцер.

Театр был полон. Красноармейцы, рабочие, коротко остриженные девушки, молодые люди в косоворотках — и тут же хорошо одетые господа, дамы, кутающиеся в белые песцовые меха. Гостю объяснили, что это нэпманы, торговцы и промышленники, которым государство разрешило открыть частные магазины и мастерские.

Нансен прошел в ложу и развернул программу. Вдруг раздались аплодисменты. Он оглянулся, ища, кому аплодируют: наверное, в театре появился какой-нибудь видный большевик. Нет, все смотрят сюда, на него. Оркестр заиграл туш. Нансен встал, смущенно теребя красный бархат обивки.

Последующие дни он много ходил по Москве, встречался с советскими деятелями.

На столе в номере его гостиницы росла горка статистических таблиц, отпечатанных на машинке лиловых копий докладов. В кладовых Государственного банка ему показали золотой запас большевиков. От него, как от друга страны и народа, ничего не скрывали.

Нансен поехал к Дзержинскому, который возглавлял Народный комиссариат путей сообщения. С какой ненавистью произносилось имя председателя Чрезвычайной Комиссии на Западе, каким «кровожадным зверем» рисовался он воображению врагов Советов!

Навстречу Нансену вышел из-за длинного пустого стола очень худой и очень утомленный человек в гимнастерке. Нансена поразили его глаза — острые, проницательные и вместе с тем детски чистые. По-видимому, Дзержинский был болен — на обтянутых скулах горел нездоровый румянец.

— Человеку, который ездил по России в 1918 и 1921 годах, — начал Нансен, — приходится удивляться: вы многого добились.

Дзержинский внимательно слушал. То и дело на столике в углу звонили телефоны, и он, извинившись с какой-то удивительно мягкой улыбкой, тянулся к трубке. Потом снова обращал к собеседнику худое, нервное лицо, собирая в горсть бородку.

— Теперь, проехав по стране, я сам убедился, что положение русского транспорта далеко не катастрофично. Но вы, вероятно, знаете, что пишут по этому поводу европейские газеты?

Дзержинский заметил, что за рубежом редко пишут правду о Советской России. Сейчас Советская страна— это переживший кризис больной, здоровье которого еще только восстанавливается. Когда пораженные органы будут залечены и начнут правильно действовать, станет быстрее оборачиваться и кровь в артериях. Впрочем, уже сейчас железные дороги перевозят столько грузов, сколько нужно.

Нансен спрашивал о доходах дорог, о том, сколько стоят перевозки грузов. Дзержинский без напряжения приводил цифры на память, не заглядывая ни в какие бумаги.

— Не следует ли вам привлечь для восстановления транспорта иностранный капитал? — между прочим, спросил Нансен.

Он слышал, что многие деловые люди хотели бы получить концессии в Советской России. Старый знакомый Ионас Лид создал, например, в Лондоне целый «синдикат коммерсантов и промышленников», чтобы опять затеять выгодную торговлю на севере Сибири; но большевики пока что отказались от его услуг и денег.

— Иностранный капитал? — переспросил Дзержинский с улыбкой. — Мы уверены, что сумеем справиться сами.

Потом Нансен был у Михаила Ивановича Калинина. Они сидели за столом возле стаканов остывшего крепкого чая. Калинин рассказал, что в голодные губернии советское правительство отправило шестьсот тысяч тонн зерна.

И у Калинина, и у Дзержинского, и у других людей, с которыми Нансен встречался в Москве, чувствовалась непоколебимая уверенность в будущем. Никто не говорил о войне. Русские явно и страстно хотели мира, чтобы без помех заниматься своими делами.

Как-то поздним вечером к Нансену неожиданно пришел статный человек в пенсне. Он хорошо говорил по-английски; вполголоса, не очень внятно назвал свою фамилию и добавил, что прежде служил в царской армии.