Гэри Дженнингс - Путешественник

– Мой двоюродный брат командует лагерем, который состоит из ста тысяч воинов-всадников, из них шестьдесят тысяч всегда готовы к битве.

Меня, признаться, порядком удивило, зачем Хубилай-хану понадобилось посылать шпионов, чтобы получить подобные сведения. Я сам, например, узнал все это, просто разделив трапезу в юрте одного из монголов.

Затем наступила очередь Фу. Он сказал:

– Каждый воин идет в битву с одной пикой, одной булавой, одним щитом, по меньшей мере с одним мечом и одним кинжалом, одним луком и шестьюдесятью стрелами для него. Из них тридцать стрел легких, с узкими наконечниками для дальнего действия. Еще тридцать – тяжелые, с широкими наконечниками, для использования в рукопашном бою.

Это я тоже знал, и даже знал больше: что некоторые наконечники стрел завывают и неистово свистят в полете.

Снова наступила очередь Танга:

– Чтобы не зависеть от снабжения из лагеря, каждый воин также везет с собой один маленький глиняный горшок для приготовления пищи, одну маленькую свернутую палатку и две кожаные фляги. Одна полна кумыса, другая – хурута, на котором воин может продержаться долго, не теряя при этом сил.

Фу добавил:

– Если он случайно раздобудет кусок мяса, ему не надо даже останавливаться, чтобы его приготовить, воин просто подкладывает мясо под седло. Пока он едет, мясо размягчается, тепло и пот приготавливают его и делают съедобным.

Снова Танг:

– Если у воина нет другой пищи, он прокормится и утолит жажду кровью первого врага, которого уничтожит. Жир из тела он использует для еды, а также для смазки оружия и доспехов.

Хубилай поджал губы и потеребил пальцами усы в нетерпеливом ожидании, но оба шпиона больше ничего не сказали. Со следами разочарования на лице великий хан пробормотал:

– Все эти цифры и детали очень хороши. Но все, что вы рассказали мне, я знаю еще с того времени, когда впервые влез на лошадь в четыре года. В каком настроении и расположении духа пребывают ильхан и его войска, а-а?

– Нет необходимости тайно осведомляться об этом, великий хан, – ответил Танг. – Все знают, что монголы всегда готовы и страстно желают сражаться.

– Сражаться-то сражаться, но с кем, а-а? – настаивал Хубилай.

– В настоящее время, великий хан, – сказал Фу, – ильхан использует свое войско только для того, чтобы усмирить бандитов в провинции Синьцзян, и для мелких столкновений с таджиками, дабы обезопасить свои западные границы.

– Hui! – воскликнул Хубилай. – Но Хайду делает это для того, чтобы просто занять сражениями своих людей, а-а? Или он оттачивает их умение и дух, вынашивая более честолюбивые замыслы, а-а? Возможно, он готовится перейти мои западные границы, а-а? Скажите мне!

Танг и Фу смогли только издать какое-то вежливое бормотание и пожали плечами, извиняясь за свое невежество.

– Великий хан, кто способен влезть в голову врагу? Даже самый лучший шпион может только наблюдать и примечать то, что заслуживает внимания. Те факты, которые мы доставили, мы собрали с особой тщательностью и позаботились о том, чтобы они были точными, при малейшей случайности нас могли обнаружить и четвертовать.

Хубилай бросил на шпионов презрительный взгляд и повернулся к отцу и дяде:

– Вы, по крайней мере, столкнулись с моим братом лицом к лицу, друзья Поло. Что вы можете сказать о нем, а-а?

Дядя Маттео задумчиво произнес:

– Определенно, Хайду жаждет больше того, что имеет. И он, несомненно, человек воинственный.

– И Хайду, помимо всего прочего, происходит из рода великого хана, – добавил отец. – Есть древняя истина: волчица не родит ягнят.

– Это все мне тоже прекрасно известно! – с досадой воскликнул Хубилай. – Неужели не найдется ни одного человека, кто понимал бы больше того, что и так очевидно, а-а? Кто сообщил бы мне про Хайду что-нибудь действительно интересное, а-а?

Хотя он и не адресовал это «а-а?» лично мне, однако вопрос этот поощрил меня и заставил заговорить. Признаюсь, ложное убеждение, которого я придерживался, едва не оказалось гибельным. Ибо я все еще пребывал в уверенности, что суровые приговоры, которые мы слышали в ченге, были игрой на публику, и, следовательно, до сих пор не понимал, кем на самом деле был Хубилай-хан, принимая его за обычного человека. Возможно, мое сумасбродство объяснялось также тем, что к этому времени я уже поглотил слишком много напитков, отпущенных змеиным деревом. Так или иначе, но я заговорил, и заговорил громче, чем следовало:

– Ильхан Хайду назвал вас слабым и выродившимся, великий хан. Он сказал, что вы поддались упадничеству и стали не лучше калмыка.

Меня услышали все гости. А ведь все, кто присутствовал в ту ночь на пиру, знали, каким ничтожеством были калмыки. Мгновенно во всем переполненном пиршественном зале наступила потрясающая тишина. Все прекратили говорить, и даже монгольские женщины со скрипучими голосами, казалось, задохнулись посередине своих бессвязных речей. Отец и дядя прикрыли лица руками, ван Чимким уставился на меня в полном ужасе, сыновья и жены великого хана раскрыли рты, Танг и Фу прижали к губам дрожащие руки, как будто не вовремя рассмеялись или рыгнули, а все остальные разноцветные лица в пределах видимости сделались одинаковыми – мертвенно-бледными.

Все, кроме лица Хубилая. Оно стало красно-коричневым и жестоким, его мгновенно перекосило, когда хан начал подбирать подходящие слова для приказа. Вымолви Хубилай тогда те слова, и, я уверен, он уже никогда не отказался бы от них, ничто не смогло бы извинить столь страшного оскорбления или смягчить заслуженного мной приговора, стражники незамедлительно отволокли бы меня к Ласкателю, а тот измыслил бы такой способ наказания, что это вошло бы в легенду. Однако, на мое счастье, Хубилай на какое-то время лишился дара речи. И поэтому я успел сказать все, что хотел.

Я добавил:

– Тем не менее, великий хан, когда гремит гром, ильхан Хайду вашим именем заклинает ярость Небес и просит защиты. Он делает это молча, затаив дыхание, но я прочитал ваше имя на его губах, а его собственные воины по секрету подтвердили мне это. Если вы сомневаетесь в этом, великий хан, то можете спросить его собственных телохранителей, которых Хайду послал с нами в виде эскорта, воинов Уссу и Дондука.

Мой голос замер во все еще мертвой тишине. Только слышно было, как падают капли кумыса, или pu-tao, или каких-то еще жидкостей, истекающих – кап-кап – из глоток змей в вазы, сделанные в форме львов. И посреди этой безмолвной, величественной тиши Хубилай продолжал пронзать меня взглядом своих черных глаз, однако лицо его постепенно переставало кривиться и яркая краска медленно отливала прочь. И вот наконец великий хан сказал шепотом, но все присутствующие снова его услышали: