Т Габрусенко - Эти непонятные корейцы

В Сеуле, городе своей студенческой мечты, я прожила практически безвыездно с августа 1995 до апреля 2000 года. Училась сначала на лингвистических курсах в Сеульском университете, а затем в аспирантуре университета Ёнсе, преподавала русский язык в корейских университетах и фирмах, переводила и делала передачи для радиостанций KBS и SBS, участвовала в съемках рекламных роликов, занималась переводами книг, писала статьи для корейской прессы. С 1997 года, помимо всего прочего, стала работать в русскоязычной газете, издающейся в Сеуле, — «Сеульский вестник»». С 1998 по 2000 год работала в этой газете в качестве главного редактора.

Вместе со мной в Сеуле постоянно находилась дочка Маша.

Она приехала в страну в четырехлетнем возрасте, пошла там в детский садик и школу. Благодаря Маше у меня появилась возможность ближе познакомиться с корейским миром детства, с миром корейских мам-домохозяек, с миром корейской семьи.

Сквозь призму всего этого разнообразного профессионального и житейского опыта я и познавала Корею. Корею, которая постепенно стала моей. Точней, нашей с дочкой. Сейчас мы с ней живем в Австралии — стране благополучной, прекрасной, почти как рай на земле. Но Корею и корейцев любим по-прежнему. Более того — близкое знакомство с западной культурой добавило в наш и прежде любимый образ этого народа новые оттенки.

Если коротко — что это за страна такая, Южная Корея? за народ там живет? Начну, наверное, с впечатлений Maim

Когда в 1996 году моя дочка отправилась ко мне в Сеул, то вслед понесся хор озабоченных голосов родственников и друзей:

«Четырехлетнего ребенка — в Азию? Да ты с ума сошла! Что она там будет есть? И спать — на полу, что ли? С кем она там будет общаться?» Более интеллектуальные цитировали Кипплинга и толковали о непреходящих различиях азиатского и европейского менталитета. В общем, всем нашим русским знакомым Корея представлялась далекой, дикой и враждебной окраиной мира, куда нога белого человека если и ступала, то по чистой случайности, и тут же поскорей старалась убраться обратно. Когда я пыталась объяснить, что в Корее не просто можно жить, но что там живется здорово, мне долго не верили, обвиняя в профессиональной предвзятости.

Детские ощущения — самые верные. Как чувствовала себя в Сеуле маленькая Маша? Однажды я спросила ее, где ей больше нравится жить — в России или Корее? Пятилетняя дочь ответила: «Россия — это моя мама. А Корея — это как тетя, понимаешь?». Сравнивая обе страны, дочка сначала справедливо отмечает достоинства России — речку на даче, бабушкины пироги, собаку Жульку. А про Корею говорит: «Там вещи красивые, в ресторанах вкусно кормят. На улицах всегда весело. И люди добрые. Везде подарки дарят и дарят».

И действительно, к этой особенности корейцев мы так и не смогли привыкнуть — удивлялись каждый раз. «Тетя Корея» ей постоянно что-то дарила. Соки, фрукты и шоколадки, игрушки и книжки. Дарили мои коллеги, сокурсники и студенты, незнакомые люди на улицах и в метро, хозяева ресторанчиков, магазинов и кафе…

«Знаешь, мама, какая самая лучшая в мире авиакомпания?

Korea Airline! Я, когда вырасту, буду летать только на ее самолетах!» Еще бы. Тот королевский прием, который был оказан ей во время полета, Маша не может забыть до сих пор. Мы летели зимой, когда пассажиров было мало, и дочка, будучи единственным ребенком на борту, тут же оказалась в центре всеобщего внимания. Ее закружили в объятиях хорошенькие девушки-стюардессы.

Надарили кучу блокнотиков, карандашиков и сумочек. Ее провели по всему кораблю и показали, где сидят летчики и где заваривают кофе. В ее честь приготовили торт (!) и задули на нем свечку. Нет, Маша, поднаторевшая в международных перелетах, знает твердо: Korea Airline — лучшая в мире авиакомпания.

Этот торт заинтриговал и меня. Торт в самолете — почти как рояль под кустом. Откуда? Стюардессы объяснили, что торты на корейских авиалиниях действительно иногда подают — в честь пассажиров, которые оказываются на борту в день своего рождения. Маша именинницей в тот день не была, но для нее сделали исключение.

Чему тут удивляться? Весь «корейский период» своей жизни Маша была исключением. Этаким голубоглазым эксклюзивом.

Меня порой это даже пугало — не зазнается ли мой ребенок? Не привьется ли в ней расистский комплекс превосходства «белокурой бестии»? Почести и всеобщие восторги и взрослого-то, закаленного человека могут испортить. Но этого, слава Богу, не произошло. Маша ведь, со своей стороны, тоже составляла мнение об окружающем мире. И мнение это было вполне положительным. Недаром своим барби она перекрашивала глаза в черный цвет. Сейчас моя дочка пропагандирует Корею среди австралийских школьников. «Какая у тебя красивая кофточка, Маша!

Где тебе ее купили?» — «В Корее, конечно. Там, знаешь, какие вещи умеют делать!»

Вообще-то в Корее любой малыш — эксклюзивный. Корейцы обожают маленьких детей — как своих, так и чужих. Хотя многие корейские способы выражения симпатии к ребенку для меня, как и для других иностранных родителей, были непривычны. В парках, кинотеатрах, метро и автобусах Кореи к лицу Маши тянулся десяток рук — похлопать по щечке, а зачастую — по двум одновременно (рук, естественно, заблаговременно никто не мыл).

Все мои устные протесты и пламенные воззвания на эту гигиеническую тему, даже выступления в печати (опубликовала специально статью в корейском журнале «Сэмтхо») успеха не имели. Корейцы искренне удивлялись: «А что я такого сделал(а)? Я же говорю — красивая у вас девочка!» Моя дочка на первых порах входила в автобус, загораживая лицо локтями. Затем выучила фразу по-корейски: «Не трогайте меня за лицо!» Помогало, но не всегда. Иногда вызывало взрыв умиления: «Умница какая! Она и по-корейски может!» — и новые ласки.

Особое внимание уделяли Маше вахтеры в нашем общежитии для иностранцев, где дочка была практически единственным ребенком, да к тому же таким экзотическим — беловолосым, голубоглазым. Выпустить ее гулять перед обедом на улицу было невозможно — кто-нибудь обязательно совал ей или мороженое, или шоколадку. Когда однажды Машина любимая игрушка упала за батарею в коридоре и рукой ее было никак не достать, вокруг злосчастной батареи сгрудились все солидные аджосси{ 1 Аджосси – кор. «дядюшка». Обращение к женатому мужчине средних лет } общежития: одни утешали моего ревущего ребенка, другие тащили палки и швабры и совещались, как лучше достать упавшего ВинниПуха. Через полчаса совместных усилий игрушка была вручена счастливой хозяйке. И еще вспоминаю, как однажды зимой в Сеуле выпал снег — событие нечастое, огорчительное для водителей, но радостное для ребятни. Дочка, истосковавшаяся по родной стихии, с восторгом выбежала на улицу — и куда-то пропала. Я заволновалась и пошла ее искать. Нашла в комнате вахтера — самого сурового и неразговорчивого из всех. Маша послушно ела грушу и смотрела мультики по телевизору, а ее сапожки сушились у обогревателя. Вахтер смотрел на меня с глубоким осуждением, как на мать-кукушку. «Он не дал мне побегать по двору, — пожаловалась Маша. — Увидел, что я в снегу валяюсь, и к себе загнал — греться».