Вадим Чернобров - Москва: феномены, аномалии, чудеса

Фото Андрея Эштрема (из еженедельника «7 дней»)

Да!!! Это — он!! Начало всех дорог России (если верить Николаю I и Советской власти, ему в этом вторящей).

Николай Первый, как мы помним, до ужаса любил стандартизировать всё, куда падал его темноокий взор.

И хотя сделали сей знак ещё во времена СССР (по проекту Рукавишникова), вмуровали его только к 1996 году. Напротив Воскресенских (Иверских) ворот.

Рис. 14. Знак нулевого километра недалеко от Кремля

А через два года такую же радость втиснули в мостовую Минска. А потом — Пермь, Архангельск, Барнаул. И далее.

Доброй стала традиция — начинать дорогу отсюда.

Via est vita. Дорога — это жизнь.

Альфред Брем и Охотный ряд

В конце 70-х годов XIX века известный немецкий зоолог И путешественник, автор популярнейшего во всём мире труд «Жизнь животных» Альфред Брем совершил экспедицию по Западной Сибири. После Петербурга и Москвы его маршрут проходил через Казань, Екатеринбург, Тюмень, Омск.

Спустя несколько лет в Германии, а затем в Москве вышла его книга «Путешествие в Западную Сибирь».

Но с Москвой Альфреда Брема связывало не только его путешествие по России и содействие становлению Московского зоопарка, но и странный случай, который произошёл с ним в Первопрестольной.

Видно, не зря предупреждал Брема один его наставник, преподаватель Иенского университета:

— Дорогой Альфред, поверь мне, человеку, пожившему в России: это страна непредсказуемая, в особенности Москва. Помнишь нашу старую поговорку: чем добродушней кажется медведь, тем больше жди от него подвоха... Конечно, ты многое повидал, путешествуя по Абиссинии и Испании, Лапландии и Намибии, но будь особо осмотрителен в России... Всё-таки, ожидай qui pro quo (лат. — недоразумений)... Я знаю, ты всегда придерживался принципа honeste vivere, neminem laedere, suum cuique tribuere (лат. — честно жить, никому не вредить, воздавать каждому своё)...

Зачем в тот день заехал учёный и путешественник в Охотный ряд, осталось неизвестным. Может, потянуло на экзотику, может, хотел что-нибудь прикупить.

В лавках, где торговали битой птицей, его внимание сразу привлекло чучело необычной птицы.

Альфред Брем несколько минут стоял неподвижно, вытаращив от изумления глаза. И даже вопросы переводчика не могли вывести его из этого состояния.

Наконец учёный указал тростью на чучело и решительно сказал:

— Идёмте, надо расспросить торговца...

На вопросы Брема, чьё это чучело и откуда оно здесь взялось, владелец лишь недоумённо пожал плечами и указал на вёрткого, хитроглазого мужичка.

Того не надо было подзывать — он сам подскочил к Брему:

— Чего хотеть изволите, барин? Про птаху рассказать? Из каких пород?..

— Вижу сам, что это за птица, — сказал Брем через переводчика. — Вижу и не верю своим глазам. Это же дронт — вымершая много лет назад птица. Да, да, последнее воспоминание о живом дронте относится, кажется, к 1681 году... Объясните, как оказалась вымершая птица с острова Маврикий здесь, в Москве?

Вертлявый мужичок усмехнулся:

— Может, у Маврикия, может, у Макария она и повымерла, а у нас живёт, хлеб жуёт, пиво пьёт и здравствует...

— Либо я схожу с ума, либо здесь какой-то подвох, о которое предупреждал мой почтенный учитель... — пробормотал Брем а снова обратился к собеседнику: — Да как же эта теплолюбивая птица выжила в русской стуже? И почему же ни в одном научном труде не упоминается, что дронты вообще когда-либо обитали в Московской губернии?

Хитроглазый мужичок отвечал учёному охотно и обстоятельно:

— Учёные проглядели птаху оттого, что всё через свои стекольчики разглядывают. Может, за тёплыми морями этот самый дронт и повымирал, а у нас такие морозы, барин, что захочешь помереть — так вскочишь и запрыгаешь от стужи. У нас в деревне Зюзино, тут недалече, под Москвой, эти птахи микитками зовутся. Мы их всеё лето и осень коноплёй да пивом откармливаем, чтобы к зиме они жирок нагуляли...

Брем изумлённо развёл руками и вопросительно взглянул на переводчика:

— Чудеса, да и только!.. Во всём мире дронта похоронили, а его здесь, в Москве, преспокойно, как рождественского гуся, откармливают...

Но переводчик оставался равнодушным к изумлению учёного.

— Давайте немедленно поедем в это ваше Зюзино, — решительно предложил Брем своему собеседнику.

— Пустое, барин! — махнул рукой мужичок. — Не доберётесь. Дороги размыло-расквасило. Тряхни серебром — я тебе опосля завтра полдюжины живых микишек привезу. Ты ведь на постоялом дворе на Тверской проживаешь?

— В гостинице «У Яра», — сухо поправил переводчик.

— Вот туда и доставлю птах, живых и невредимых, — закивал мужичок.

Брем что-то забормотал, снова вопросительно взглянул на переводчика и полез за кошельком.

Мужичок лихо подмигнул невозмутимому переводчику и ещё больше оживился.

— А хошь, барин, добуду для тебя одну чуду-невидаль. Есть такая божья тварь в московских подземельях — вроде бы по виду крот, да мех голубой да размером с овцу. А как осерчает, зубамй клак-клац — того и гляди руку оттяпает...

— Ты ври-ври, да не завирайся, — рассердился переводчик.

Мужичок засмеялся:

— Ей-богу, могу добыть!

Брем замотал головой:

— Пока хватит с меня чудес. Доставите дронтов — тогда и договорим о других необычных животных.

Учёный высыпал на свою ладонь несколько монет и показал переводчику.

— Этого достаточно.

— Ещё, ещё, барин!.. Подбавь!.. — Засуетился мужичок.

— Можно добавить, — важно согласился переводчик.

— Malitiis non est indulgendum (лат. — He следует потворствовать злоупотреблениям), — проворчал Брем, но денег добавил.

Бедный учёный настолько погрузился в размышления о необъяснимом наукой существовании дронта в какой-то подмосковной деревне Зюзино, что даже позабыл купить чучело птицы у охотнорядского лавочника.

Может, вызревали в его голове новые научные теории? Может, предвкушал, какое латинское название он даст московскому виду дронта? Например, Raphidae Zuznus, то есть дронт зюзинский...

Увы, через два дня Альфред Брем понял, как прав был его наставник из Иенского университета насчёт всяких qui pro quo в Москве.

Хитроглазый мужичок, конечно, так и не появился. Исчез куда-то и переводчик. Не оказалось на прежнем месте в охотно-рядской лавке и чучела дронта.

На все вопросы лавочник изумлённо таращил глаза и бубнил одно и то же:

— Не видел я, барин, никакого вашего дронта...

Конечно, не стал Альфред Брем обращаться в полицию. Репутация серьёзного учёного — дороже пропавших денег. Да и Москва ему полюбилась, несмотря на свои qui pro quo.