Луи Жаколио - В стране чудес

Дурно — один из старейших обычаев Индии, и прежде к нему относились с большим почтением. Вот в чем он заключается. Когда кредитор

ничего не может получить с богатого и влиятельного должника, или если какой-нибудь бедняк видит, что ему не выпутаться из когтей своего

кредитора, то ему остается Дурно.

Он посыпает себе пеплом голову, надевает траурные одежды и отправляется на главную площадь, восклицая: — Я объявляю Дурно против такого-то!

С этого момента он не должен ни есть, ни пить, пока не добьется справедливости.

Если его противник допускает, чтобы он умер в таком состоянии, то толпа устраивает жертве торжественные похороны и принимает на себя

месть за нее.

Враг умершего объявляется народом вне закона, ему отказывают в рисе, в воде, в огне, никто не хочет с ним сноситься, он извергнут из

общества, и убить его считается добрым делом, так как таким поступком уничтожается нечистое существо.

Власть этого обычая такова, что каждый, против кого объявлен Дурно, должен уступить, так как смерть того, кого он преследовал, является

сигналом неминуемой смерти его самого, если даже он уедет или окружит себя самыми верными, самыми бдительными слугами, — все равно,

рано или поздно его найдут дома в кровати, или де-нибудь на краю дороги с кинжалом в сердце.

Несколько лет тому назад генерал-губернатор Калькутты издал приказ, который обязывал мусульман убивать коров и быков, мясом которых

они питаются, на берегу Ганга, с тою целью, чтобы внутренности и кровь убитых животных тотчас же уносились водами реки.

Весь Бенарес страшно возмутился: неужели позволят „неверным" так осквернить „священную" реку!.. Если только это допустят, то Бенарес пе-

рестанет быть священным городом...

Обратились к генерал-губернатору со смиренной просьбой отменить приказ.

Но тот даже не удостоил ответом.

Сейчас же образовываются группы, выбирают депутатов и шлют в Калькутту... Но депутация возвращается, не добившись ничего.

Тогда все население грозит губернатору объявить против него Дурно.

Тот лишь рассмеялся, но скоро пришлось мистеру Джону раскаяться в своем упорстве.

В одно утро все население Бенареса (свыше пятисот тысяч душ) вышло на улицы в траурных одеждах: и все расселись на земле против своих

жилищ, восклицая:

— Я объявляю Дурно против губернатора Калькутты и мусульман, убийц животных.

В одно мгновенье остановились все дела, все лавки закрылись, путешественники, а в особенности мусульмане, спешно бегут из города... В течение двадцати четырех часов никто—ни мужчина, ни женщина, ни ребенок не позволили себе отступить, никто не ел, не пил и не спал.

Весь Бенарес обрек себя на смерть, желая добиться справедливости.

Губернатор, испуганный этой манифестацией,

отменил приказ и донес об этом своему начальнику. Тот уволил своего подчиненного, положившего конец такой ужасной забастовке, но при-

каз, конечно, возобновлен не был.

В Бенгалии существует еще один обычай, который несколько похож на предыдущий, но выражается еще резче.

Существующей в Индии касте скороходов, носильщиков паланкинов и коммиссионеров обыкновенно поручают переносить из одной провинции

в другую золото, серебро и драгоценные вещи.

Такие переносчики называются бохи.

Этих бохи можно часто встретить за сто лье от обитаемых местностей. С своею драгоценною ношею идут они джунглями, лесами, болотами.

Казалось бы, что их одиночество могло бы соблазнить воров... А между тем, ограбление бохи случается очень редко, едва раз или два в столетие.

Бохи, по большей части, очень тщедушен, но для самозащиты у него есть ужасное орудие — трага.

Если его ограбили, он считается обесчещенным и не может уже вернуться ни в свою касту, ни в свою семью, так как дает следующую клятву: —

я доставлю этот предмет по назначению, или умру.

Несчастный, у которого отняли его ношу, закалывается на глазах грабителей длинным кинжалом, называемым трага.

Но эта смерть тотчас же поднимает на ноги всю касту, к которой принадлежала жертва. Бросив все свои дела, с трагами в руках, все члены

касты пускаются преследовать воров и убивают их всех до последнего, их родственников и друзей, начинается поголовная резня.

Преступление никогда не остается безнаказанным, потому что провинция, в которой пал бохи,

наводняется ожесточенными преследователями, которые не успокоятся, пока не найдут и не уничтожат виновных. Тут примешано еще и религиозное

поверье, что до тех пор, пока не будет отомщен умерший, ни один из его касты не достигнет небесного блаженства.

Подобные самосуды влекли иногда за собою ужасные преследования. По одному только подозрению в соучастии или в сокрытии виновных

вырезывались целые деревни.

Поэтому-то бохи можно доверить самую драгоценную кладь, и он доставит ее в целости.

— Дорогой Андре, ты прочел мне целую лекцию о древних обычаях бенгальцев. Но может быть, тебе удалось наблюдать индусскую семью

не только на улице, но и дома. Меня особенно интересуют женщины в индусской семье. Расскажи мне о них, Андре! — просила девушка.

— Нет, Берта, мне не удалось побывать в индусском гареме. Я знаю, впрочем, что большая часть домов в Бенаресе походит на крепости, по-

строены дома так, чтобы не было никакой возможности увидеть в окне женщину и чтобы она не могла выглянуть в окно на улицу. Высокие

стены окружают дома и сады, откуда бедные затворницы могут видеть только голубое небо.

Иногда им разрешается, но и то только после заката солнца, выходит на высокие террасы, где они могут подышать свежим воздухом.

Мне удалось в Бенаресе побывать на званом торжестве у одного индуса. Вот о танцах, которые я там видел, я тебе, пожалуй, расскажу.

Как и все праздники в Индии, торжество началось научем, танцем баядерок. Это собственно не танец, а серьезная церемония с религиозным

оттенком. Укутанные в длинную шелковую фату, баядерки кружились медленно и грациозно, сопровождая свои движения однообразным пением под такт флейт, цимбалов и тамтамов.

Танец этот мне не понравился, как и индийские фокусники, сменившие баядерок. Зато знаменитый танец яиц, один из самых замечательных и гра-

циозных фокусов индусов, привел меня в восхищение. На середину залы вышла танцовщица, молодая, сильная девушка с корзиной яиц в ру-

ках. На голове ее было надето нечто вроде колеса из ивовых прутьев. Вокруг колеса висели нитки на равном расстоянии одна от другой, с петлями

на концах, развязаться которым мешали стеклянные бусины. Раздались мерные, монотонные звуки музыки, и танцовщица быстро завертелась на

одном месте. Затем, схватив яйцо, она вложила его в одну из петель, отбросила быстрым движением, и петля затянулась. Вследствие центробеж-