Пауль Вернер Ланге - Горизонты Южного моря: История морских открытий в Океании

Не зная подобных «валютных проблем», жила народность третьей океанийской области, численность которой перед появлением там европейцев составляла около четырехсот тысяч человек 14 14 Численность населения Полинезии к моменту появления там европейцев определяется по-разному — от 550 тыс. до 1,1 млн. человек. . Названные по предложенной Дюмон-Дюрвилем классификации полинезийцами, они не придавали значения торговле и не знали денег. Такая легкомысленность в сочетании с весьма привлекательной внешностью и пышной природой островов привела к тому, что у многих европейцев, посещавших Полинезию в течение XVIII столетия, сложилось совершенно неверное представление об образе жизни этих людей. Это на первый взгляд беззаботное существование грациозных островитян со светло-коричневой кожей и длинными волнистыми волосами в райских садах, нежно затененных пальмами, казалось, подтверждало на практике идеи французского Просвещения, разработанные Руссо и его последователями. Поэтому нет ничего удивительного в том, что французский мореплаватель Бугенвиль дал поначалу острову Таити название «Новая Кифера» 15 15 В древности остров Кифера (теперь остров Китира к юго-востоку от Пелопоннеса) славился культом эллинской богини красоты — Афродиты. , а Джозеф Банкс, в скором будущем главная фигура британского естествознания, назвал его истинной Аркадией. 16 16 Аркадия — историческая область в центральной части Пелопоннеса-воспевалась в поэтических произведениях античных и средневековых авторов как сча-спиивач страна, где господствовали патриархальные порядки. Вот какие восторженные слова о Таити писал Филибер Коммерсон, возглавлявший научную часть экспедиции Бугенвиля, астроному Лаланду: «Остров показался мне таким, что я сразу назвал его «Утопия», тем самым именем, которое дал Томас Мор своей идеальной республике. Название, мною выбранное, подходит стране, возможно единственной на всей Земле, где люди живут, не зная ни пороков, ни предрассудков, ни забот, ни внутренних раздоров».

Новая Кифера, Аркадия, Утопия… Да, весьма привлекательная внешность, живой ум, врожденное, естественное достоинство и приветливость полинезийцев, конечно же, сами собой вызывали такие сравнения. Однако продолжительное и пристальное наблюдение скоро привело к более трезвым оценкам: «Я уже говорил, что, как нам казалось, жители Таити живут счастливо, достойные зависти. Мы думали, что почти все они равны между собой или по крайней мере пользуются свободой, подчиняясь лишь законам, установленным для общего блага. Я ошибался. Различие в рангах, в общественном положении и жестокое неравенство очень глубоко укоренились на Таити. Короли и вельможи имеют право на жизнь и на смерть своих рабов и слуг. Я даже склонен думать, что жертвами этого варварского права является та часть народа, которую таитяне называют «тата-эй-ну», то есть люди низкого звания; из этой категории отверженных и избираются человеческие жертвы. Мясо и рыба предназначены для стола знатных особ; народ ест лишь фрукты и овощи».

В действительности же отмеченная Бугенвилем социальная дифференциация в восточной части Океании вполне соответствовала утверждению Коммерсона, «не зная внутренних раздоров» . Во главе полинезийского общества, разделенного на сословия, стояла аристократия, которая, согласно иерархическим представлениям, вела свое происхождение от богов. Верховные, племенные и поселковые вожди («королевская власть» до прихода европейцев существовала только на островах Тонга) апеллировали к своему происхождению, засвидетельствованному и закрепленному в передаваемой из поколения в поколение генеалогии. Если далекий предок стоял во главе полинезийского пантеона, то

Полинезиец с острова Таити. Рисунок XVIII века

и его потомкам на Земле было уготовано точно такое же положение. «Отпрыски богов» претендовали не только на соответствующее поклонение и на большую часть материальных ценностей, созданных общиной, но и на жертвоприношения в свою честь. В некоторых случаях они выступали в роли землевладельцев и, застрахованные своей собственностью от «безбожных времен», являлись истинными владыками своих безземельных подданных. Социальная дистанция между сословием вождей и вышедшей из него кастой жрецов, с одной стороны, и земледельцами, рыбаками, ремесленниками и прочим людом — с другой, была велика. Ярко выраженная сложная система предписаний и запретов (табу) регулировала случайные и преднамеренные встречи представителей различных сословий. Как и в европейском дворцовом церемониале, ее главной заботой была демонстрация господствующей позиции высшего сословия. Нередко подданный, случайно повстречавший своего божественного господина, мог поплатиться за это жизнью, а любой предмет, к которому прикасались руки правителя, становился табу для плебея.

Особенно неприглядные, унижающие человека черты носили подобные ритуалы на Гавайях, в то время как на архипелаге Тонга «парламент», состоявший из вождей, заботился о том, чтобы действия монарха не выходили за рамки, установленные самим «парламентом», хотя непосредственно королю оказывались поистине божеские почести 17 17 Автор не совсем точен. Божеские почести воздавались не светскому правителю (гоу). которого европейцы именовали королем, а вождю (Туи-тонга), считавшемуся потомком богов. .

Однако социальные противоречия не проявлялись в открытых стычках между слоями общества, и даже самые проницательные европейцы постоянно заблуждались относительно их существования. Это объяснялось тем, что в полинезийском племенном раннеклассовом обществе в то время еще не было четкого деления на классы, поэтому и не могли возникнуть предпосылки для ярко выраженной эксплуатации. Обрабатываемых земель, которые давали бы хороший урожай, было мало, торговый обмен отсутствовал. Поэтому значительная часть того, что производилось, шла на потребление, устройство пышных представлений и на подарки. Все это пускалось в ход во время частых племенных праздников. Таким способом племенная знать пыталась сгладить слишком очевидные имущественные контрасты и тем самым обеспечить свое дальнейшее существование. Кроме того, знать и народ связывали определенные общие интересы: участие в межплеменных переговорах, открытие и освоение новых островов в тех случаях, когда численность населения на уже заселенном к настоящему времени острове перерастала допустимый уровень.

Наряду с землевладельцами, занимавшими промежуточное положение между знатью и народом, наиболее близкими к господствующему классу были те, кто его обслуживал, — гонцы, «придворные шуты», цирюльники и хранители огня, должности которых могли передаваться по наследству и которые по своему общественному положению были примерно равны строителям домов, мастерам-лодочникам, татуировщикам и резчикам по дереву. Но и им, этим относительно привилегированным представителям общества, путь в сословие власть имущих (к примеру, благодаря женитьбе) был заказан, ибо представители старинной аристократии (например, на Гавайях) выбирали супругов только среди равных себе семей. И совершенно безнадежным было социальное положение земледельцев, а также рыбаков, воинов и гребцов. Ниже них на социальной лестнице стояли только преступники, содержавшиеся как рабы, и пленники, именно те несчастные, среди которых жрецы выбирали объекты для человеческих жертвоприношений.