Всеволод Сысоев - За черным соболем

Захотят ли они помочь мне отыскать соболей, как если бы мое дело было их родным, кровным делом? Авдеев еще куда ни шло, на него, кажется, можно положиться, а вот Софронов - хитрый. Ворчливый, на вид мало симпатичный человек, он пошел в экспедицию только из-за заработка: Захочет ли он показать нам места, где водится соболь, если не пожелал рассказать, где ловил соболей в прошлый сезон? Может быть, он еще не понимает ради чего это делается?

«Надо при удобном случае поговорить с ним, разъяснить,- решил я.- Он же лучший соболятник в районе, должен знать!»

Столкнувшись с настоящими трудностями, я понял, что в одиночку мне ничего не сделать, и самоуверенность, с которой я выезжал из Москвы, улетучилась. Очутившись в бескрайной, безмолвной тайге, подавлявшей меня своей необъятностью, я почувствовал себя слабым существом. А впереди еще много трудностей: горы, леса, мари, бурные студеные реки, ветры, морозы, ненастье и, главное, большие расстояния. При почти полном безлюдье этого края расстояния были, пожалуй, самой страшной силой.

Сразу же со студенческой скамьи я окунулся в жизнь со всеми ее трудностями и опасностями. И пока я в ней не освоюсь, буду целиком зависеть от Авдеева, Софронова, других. Для пользы дела мне необходимо как можно быстрее стать на ноги, обрести самостоятельность. Значит, надо не ныть, не пищать, никакой поблажки! С этой мыслью я и уснул молодым здоровым сном, крепким, без всяких сновидений.

Несмотря на такие благие намерения, проснулся я позже всех.

За палаткой уже кто-то стучал топором - рубил дрова. Я вылез из мешка и побежал умываться. Над зеленоватой галькой струилась прозрачная и студеная до ломоты в зубах вода. Розовый туман, редкий как кисея, поднимался над рекой, и огромное раскаленное солнце, наполовину показавшееся над тальниками, готовилось оторваться от земли. По нежноголубому небу плыли румяные утренние облака. В росной, сверкавшей тысячами алмазных искр шубе стояли молодые стройные лиственицы. Паук-кудесник, подобрав под себя лапы, еще мирно спал в центре подвешенной между двумя деревцами бисерной сети. Светлобрюхий кругленький куличок-перевозчик, кивая, шел на тонких высоких ножках по самой кромке галечной косы. Я брызнул на него, и он, часто взмахивая крылышками, полетел над самой водой к другому берегу. Так же, как и вчера, всплескивала кое-где рыба, но круги не расходились по воде, а тут же затухали, забиваемые стремительным течением.

Авдеев сидел на корточках у костра и, дуя на ложку, пробовал на вкус похлебку.

- А где же Никифор Гаврилович? - спросил я.

- Куда-то ушел, вроде за ягодой. Надо полагать, скоро вернется.

Действительно, вскоре появился Софронов, мокрый по пояс от росы и с ведерком черной смородины в руках.

- Кушай, вкусно! - сказал он, поставив ведро с ягодой возле меня. Блестящие, как агат, ягоды были вдвое крупней красной смородины и на вкус сладкие, прохладные, еще припахивающие еле уловимым багульником.

- Наша северная фрукта! - усмехнулся Авдеев.- «Алданский виноград». Пока оскому не набьешь, есть можно.

- Где ты его набрал? - спросил я Софронова.

- Деньги плати, покажу,- с усмешкой ответил Софронов и стал развешивать мокрую одежду и олочи возле костра,- Кто летом в тайге спит долго?..- у него была привычка высказывать осуждение в форме вопросов.

На свежем чистом воздухе у костра похлебка показалась удивительно вкусной. После нее вволю напились чаю, закусывая подсушенной соленой кетовой икрой: - «Чтоб не потеть во время работы!» - объяснил Авдеев.

Солнце поднялось высоко, согнало росу, подсушило нашу палатку. Мы погрузили все вещи в лодку, залили костер и тронулись в путь

Чем дальше, тем стремительней становилась река. Стали попадаться перекаты и заломы - нагромождения мертвого леса в тех местах, где течение ударяло в берег. Вода глухо бурлила и клокотала возле заломов, ощерившихся острыми сучьями, кореньями и верхушками сухих елок, с которых вода успела снять кору. Ветки затопленных деревьев, как живые, раскачивались под напором воды, то погружаясь в нее, то выныривая на поверхность. С подмытых крутых берегов клонились, готовые вот-вот упасть зеленые лиственницы, ели, пихты, тополи.

- В большую воду лучше подальше от них держаться, а то прихлопнет ненароком,- советовал Авдеев.- Когда вода с гор идет, так прямо грызет берега, лес на глазах валится. Сейчас ничего, смирная река.

На отмелях тоже громоздится сухой плавник, вынесенный туда во время наводнения. Река принимала все более дикий и необжитый вид. От сопок по ключам языками спускались к реке темные сумрачные ельники, увешанные, будто карнавальными лентами серпантина, гирляндами седых зеленоватых лишайников. Понизу лес был затянут изумрудно-зелеными и янтарными мхами, сквозь которые пробивались глянцевитые листочки брусничника и вороньего глаза - растения, названного так за блестящие ярко-синие ягоды, собранные на верхушке высокого стебелька в обрамлении узорных глянцевых темно-зеленых листьев.

Солнечные лучи никогда не пробивались сквозь густую зелень елок, сомкнувшихся в тесном строю, и поваленные лесные великаны прели в сырости, обрастали подушками мхов, делая лес труднопроходимым для пешехода. В ельниках царствовало безмолвие: изредка вспорхнет выводок молодых, только поднявшихся на крыло рябчиков или случайно залетевшая рыжая, похожая на сойку, кукша испуганно вскрикнет и, перелетая от дерева к дереву, улетит в глубь леса.

Черные диковатые вороны опасливо наблюдали за нами издали, с высоких, обособленно стоящих деревьев.

Мы с трудом проталкивали бат против бешеного течения. Иногда, не в силах сдвинуть его с места, стояли на месте, упираясь изо всех сил шестами, потом перегоняли бат к другому берегу, где течение было спокойнее. Время от времени я улавливал какой-то глухой гул, похожий на отдаленные раскаты грома. Я думал, что где-то далеко начинается гроза, и посматривал на небо, но оно было чисто, прозрачно, и даже на горизонте сквозь ветви деревьев просвечивала все та же небесная голубизна.

- Неужели где-то гроза? - не вытерпел я.- Слышите, гремит?

- Это не гроза,- ответил мне Авдеев.- Тут нерестовые места, кета на дне гнезда делает икру метать. Сильная рыба, хвостом большие камни сдвигает, а вода их дальше катит, вот они и гремят. Выроют углубление, самка икру вымечет, самец молокой ее польет и опять закроют икру камнями. Чистой водой ее промоет, а к весне вылупятся из икринок мальки и начнут спускаться в море. Так и идет…

- А взрослая рыба?

- Взрослая, которая из моря пришла, возле гнезда остается, икру караулит от ленка, хариуса, а к зиме пропадает. Только от нее проку уже мало: тощая становится, бока почернеют, челюсть на челюсть загнется, зубы, как у собаки, вырастут. На корм для собак можно собирать, да зверь ею отъедается. Зубатка, одним словом… «Какое же количество рыбы здесь должно было быть, чтобы производить подобный шум,- подумал я.- Какая сильная рыба!»