Всеволод Сысоев - За черным соболем

Хорошо утром в лесу, когда первые лучи солнца проникнут в сумрачный заснеженный лес и позолотят шапки снега на спящих деревьях! Тихо, не шелохнув веткой, стоят ели, а над ними чистое, безоблачное небо. В лесном безмолвии стук дятла разносится, как щелчки кастаньет.

Подъем на сопку труден. Склон крутой, приходится лавировать среди валежин и зарослей, утопая в рыхлом, сыпучем снегу. Поднявшись на сопку, я хотел отдохнуть, как вдруг увидел свежий соболиный след, и усталость как рукой сняло. Я побежал по следу на лыжах. След уводил меня с сопки на сопку, все выше и выше к хребту.

На моем пути непролазной стеной встал ельник, но соболь прошел, должен пройти и я вслед за ним, куда бы он меня ни завел.

Бледно-зеленые лишайники гирляндами свешиваются с ветвей старых деревьев. Я задеваю за ветки, снег комьями и мелкой искрящейся крупой сыплется на меня. Как я ни отряхиваю его с одежды, он прилипает к куртке, подтаивает, и скоро я чувствую, что рубашка на плечах и в рукавах уже мокрая, а куртка смерзается и начинает «греметь», когда задеваешь за сучки.

Пробираясь сквозь ветровал, набросавший деревья одно на другое, я заметил, как между корнями поваленной ели что-то мелькнуло.

«Уж не соболь ли?»

Но нет. На ствол поваленной ели вспрыгнула изящная кабарга с точеными черными копытцами. Она испуганно смотрит в мою сторону и настораживает уши, стараясь определить, откуда пришла опасность. Кабарга дрожит всем телом от страха, но не знает, в какую сторону ей броситься, потому что еще не заметила меня, притаившегося за стволом дерева.

Мне жалко это маленькое дрожащее существо, но страсть коллекционера сильнее, и я скрепя сердце навел карабин на самого маленького в нашей тайге оленя.

Выстрелом, будто ветром, сдуло его с лесины, на которой он стоял. Когда я подошел, олень был мертв. В кабарге было не больше десяти килограммов весу, и я положил ее в заплечный мешок. Сквозь прочную ткань тотчас же просунулись два белых шила - длинные острые клыки самого безобидного из зверей. Эдак не мудрено поранить о них руку или спину, и я уложил голову оленя так, чтобы клыки не высовывались наружу.

Олень, и с клыками! Странный каприз природы, наделившей жвачное животное двумя длинными клыками, свисающими изо рта, но не для борьбы с врагами, а для отпугивания соперников во время борьбы за самку.

Кабарга зимой питается преимущественно лишайниками, которые в изобилии находит в старых ельниках.

Шкурка и мясо не представляют для охотника ценности. Зверь является промысловым объектом только из-за небольшой железы на брюшке самца, заполненной темной густой жидкостью - мускусом..

Мускус у только что убитого животного имел резкий и, мне показалось, отвратительный запах. Мускус находит применение в парфюмерии при изготовлении духов, в качестве средства, увеличивающего стойкость их аромата.

Продолжая идти по соболиному следу, я подстрелил несколько рябчиков и двух дымчато-серых белок, с черными кисточками на ушах.

Солнце еще не успело опуститься за сопки, а в ельниках сумерки сгустились настолько, что не было возможности целиться, если бы пришлось стрелять.

Я пошел обратно. Чтобы выиграть время, решил оставить свой след и срезать путь, наметив направление по компасу.

Пока преодолевал водораздел, совсем стемнело. Выйдя на лыжню, оставленную мной утром в начале пути, я заскользил по ней. В небе зажглись первые звезды. Наступила ночь.

Спустившись к реке, я остановился. Вся узкая долина была затянута густым, белым туманом. Плотные клубы пара рождались над рекой, постепенно расплывались по долине и поднимались в звездное безоблачное небо.

Над пеленой тумана, как бы вырастая из нее, тянулись вверх голые сучья высоких чозений - стройных деревьев, напоминающих своим строением украинский пирамидальный тополь: такое же стремление вверх сучьев, компактно собранных вокруг ствола. Пар, поднимавшийся над рекой, оседал на ветвях деревьев и кустарниках, покрывая их игольчатыми кристалликами льда. Наращиваясь, они превращались в белые причудливые кружева, бахромой свисавшие с самых тонких веточек. В лунном свете все искрилось, сверкало, а темная река как будто кипела. Это было немного странно.

Замедлив шаги, я осторожно раздвинул тальники и ступил на лед реки. Из-под лыж тут же выступила вода. Она растекалась поверх льда, пропитывая собой снег, лежавший сверху.

Мороз охватывал воду тонкой, звенящей корочкой льда, но идущая откуда-то снизу вода снова разливалась поверх этой слабой корочки. От нее-то и шел пар, хотя температура воды была не более одного-двух градусов.

К весне подземные воды прорывали ледяной покров рек и выходили на поверхность, образуя наледи, делавшие реки непроходимыми. Хотя глубина воды поверх льда не превышала десяти-двадцати сантиметров, но кто решится ступить ногой в воду, если мороз тут же схватит и заледенит обувь?

Вода и мороз - это страшная штука для пешехода, когда вблизи нет жилья и нет уверенности, что через четверть часа будешь сушиться у огня.

Пройти на лыжах было невозможно, вернуться к палатке старой дорогой нельзя, так как совсем стемнело, и я должен искать обход вокруг наледи. Вот так сократил свой путь!..

Я долго пробирался вдоль берега, отыскивая подходящее место для перехода. Поднявшись на косогор, увидел вдали сверкнувшую огненную черту выстрела, а затем и его грохот: это обеспокоенные моим отсутствием проводники подавали сигнал - стреляли вверх. Я был рад, что не придется ночевать под открытым небом у костра и быстро пошел в направлении выстрелов. Через час я сидел уже в палатке, пил горячий чай, а Авдеев снимал с кабарожки шкурку, подвесив ее за ноги к шесту, стоявшему посреди палатки.

Обследование дубликанских ельников, среди которых мы стояли несколько дней, подтвердило слова Логинова. Соболя здесь много, значительно больше, чем в каком-либо другом месте буреинского бассейна. Однако взять его здесь будет нелегко: крутые каменистые россыпи, густые ельники с непроходимыми ветровальными участками леса, кедровые стланики. Природные условия были здесь благоприятными для укрытия ценного хищника.

Несмотря на большое количество соболя, мы добыли его совсем мало, но зато заложили несколько учетных площадок, что было куда важнее для моего отчета об экспедиции и определения запасов соболей.

Переход на Гуджал лежал через обширную марь - долину реки Сутырь.

Проходя по мари, я обратил внимание, что Софронов всматривается в следы, оставленные чьими-то оленями. Снег местами был разрыт до земли и обрывки ягеля валялись на снегу.

- Согжой кормился! - крикнул он мне, показывая на следы.- Охотиться будем!

Скоро пустили своих оленей пастись. Я не особенно жаждал охоты, так как мясо у нас было, и забыл о словах Софронова, но утром он попросил меня осмотреть марь в бинокль.