Всеволод Сысоев - За черным соболем

Я вышел из палатки и сразу же заметил трех оленей, пасшихся довольно далеко.

«Домашние, наверное»,- подумал я и указал на них, передав бинокль Софронову.

- Это дикие олени,- уверенно сказал он,- я своих оленей знаю.

- Едва ли их возьмешь, место очень чистое,- говорил я,- разве подкрадешься к ним на верный выстрел!

- Чистое место - хорошо, можно охотиться,- ответил Софронов и передал мне бинокль.- Побегу оленя ловить!

С этими словами он побежал по следу своих оленей и вскоре появился уже верхом на быке. Второго он вел за собой на поводу.

- Ты на охоту не ходи,- сказал он.- Будешь в бинокль смотреть, как я буду согжоя стрелять. Неси мне свой карабин!

Не представляя себе охоту за северными оленями верхом, я остался у палатки.

Софронов рысью погнал своих оленей к согжоям. Когда до них оставалось менее полукилометра, он соскочил с верхового оленя и, прячась за ним, стал приближаться к пасущимся согжоям. Вскоре один из оленей заметил приближающихся к нему чужих, резко вскинул голову и насторожился.

Софронов, прятавшийся за оленем, выпустил повод второго оленя, и тот стал пастись - разгребать снег копытом в поисках ягеля.

Согжой вроде успокоился, и Софронов начал осторожно приближаться к ним, прячась за своего оленя и обходя их полукругом. Когда до животных оставалось метров двести, он положил карабин на спину своего верхового оленя и замер. В окулярах бинокля я хорошо видел, как бросился в сторону ближайший к охотнику согжой, а затем повалился на бок, как остальные понеслись по мари, вздымая копытами снег. Немного позднее до моего слуха долетел звук выстрела.

Вернулся Софронов не скоро. Я поздравил его с удачным выстрелом и поехал с ним за добычей. Меня интересовал дикий олень, прародитель домашнего оленя. Сделав нужные промеры, я помог Софронову ободрать тушу быка и разделать ее на куски. Общий вес согжоя не превышал семидесяти килограммов. Мы погрузили его на нарту и повезли к нашему лагерю.

На обратном пути вспугнули стаю белых куропаток. Они были видны только в полете, а сев на снег, становились незаметными благодаря своей защитной окраске, и мне стоило трудов подстрелить одну птицу, да и то после нескольких неудачных выстрелов.

Моя коллекция пушных зверей и промысловых птиц выросла до такого размера, что надо было подумать о ее сохранении и доставке в Хабаровск.

Трофей Софронова был радостно встречен охотниками. Дело в том. что мясо согжоя вкуснее сохатины, оно лучше и быстрее варится, нежнее на вкус.

Сухожилия, мозг и печень были тут же съедены охотниками в сыром виде. Только я и Авдеев не стали есть, я еще не привык, а Авдеев сослался на свои староверческие обряды, которые, якобы, не позволяют человеку есть сырое мясо.

Зато отваренное мясо все ели в большом количестве. Охотники ели его без хлеба, запивая крепким чаем. В самом деле, на морозе мясная пища хорошо воспринималась организмом. Я никогда не предполагал, что могу есть мясо в таком огромном количестве.

На следующий день мы перешли невысокий хребет Икондя и вышли на реку Кеваты, впадающую в Гуджал.

- Теперь дорогой поедем! - весело крикнул Логинов, но сколько я ни присматривался, никаких признаков дороги, даже проселочной, не видел. Такая же, как и раньше, марь с редкими лиственичниками и кустарниками. Но оказывается «дорога» была. Логинов указал мне на редкие, заплывшие смолой затески на деревьях, которым было не менее десяти-пятнадцати лет, так что они превратились уже в наросты на деревьях.

Здесь проходила тропа оленеводов, по которой можно было ехать без применения топора.

А такая, мало-мальски приметная только разве местным жителям тропа уже называется дорогой.

- Как же, несколько раз нарты прошли! - убежденно говорил Логинов.- Народ ездил, значит, дорога!

В самом деле, олени, словно почуяв, что они бегут не просто по мари, а «дорогой», прибавили ходу, позванивая колокольцами-боталами.

На Гуджале нам встретились рыбаки подледного лова. Они угостили нас свежей рыбой - ленками и хариусами. Мне больше понравился хариус - мелкая рыба из семейства лососевых, очень вкусная. Жареный хариус превосходен и не идет ни в какое сравнение с ленком, хотя и тот тоже из семейства лососевых. Хариус и ленок - промысловые рыбы этой горной реки. Другой рыбы здесь не водится.

Рыбаки сообщили нам о следах выдры, ходившей возле отдушин. Софронов тотчас же достал капкан и заверил меня, что зверь обязательно попадется.

- Как же, только она и ждет твоего капкана! - выразил я свое сомнение.

Но я ошибся. Утром я еще спал, когда услышал голоса Софронова и охотников.

Вскоре в палатку влез Софронов и бросил мне на спальный мешок мягкую и мокрую тушку выдры. Она попалась в капкан, поставленный около отдушины, где выходила на лед.

Я уже говорил, что после откровенного разговора во время лечения Софронов стал относиться ко мне значительно лучше, хотя и оставался по-прежнему немногословен. Но это уже объяснялось его характером. Он не признавал разговоров пустых, считая их простой болтовней. «Зачем болтаешь?» - любил он говорить.

По следам рыбаков мы сравнительно быстро доехали до охотничье-промысловой артели «Аланап» - небольшого селения на правом берегу Тырмы.

Дальше на юг идти на оленях было нельзя: не было корма - ягеля.

Посоветовавшись с местными охотниками, решили весь наш груз, кроме самого необходимого, отправить подводами до станции Биракан, а самим подняться по Тырме до водораздела и по Сагды-Бира выйти к станции Бира.

Чтобы иметь полное представление о природе Дальнего Востока, я хотел пройти хребтом Малый Хинган, где встречалась маньчжурская флора и фауна.

Теперь вместо оленей мы взяли ездовых собак. Они должны были везти облегченные нарты с палаткой и продуктами. Нам предстояло проделать двухсоткилометровый переход на лыжах по горной пересеченной местности.

Наступил март - первый месяц весны, и хотя еще трещали по ночам «крещенские» морозы и перепадали пороши, надо было торопиться.

В апреле на нартах идти трудно, а порой и невозможно.

Распростившись с местными жителями и бригадой Логинова, мы вышли на Тырму и тронулись в последний переход по тайге.

По-весеннему яркое солнце поднималось над лесом, и пушистый куржак, срываясь с ветвей, искрясь, падал на землю. Весна была не за горами. Пройдя немного, я расстегнул куртку, потом снял с головы шапку и сунул ее за пазуху. Авдеев посмотрел на меня и усмехнулся.

- Рано весну почуял, паря!

Но и его рукавицы торчали за кушаком, а лицо было раскрасневшееся и даже немного потное.

Дорога была нелегкой. Восемь собак, впряженных по четыре, с трудом тащили две маленькие, груженные вещами нарты. На подъемах приходилось помогать собакам - протаптывать дорогу, подталкивать нарты. Только на спусках мы иногда присаживались на сани и то больше затем, чтобы они не разбились о дерево при разгоне.