Всеволод Сысоев - За черным соболем

Я выстрелил по переднему кабану. Кирька, привязанный у меня к поясу, так сильно рванулся, что я не устоял на ногах и бухнулся в снег. Хотя я тут же проворно вскочил на ноги, но кабанов и след простыл.

Пришлось спустить с поводка собаку, и она унеслась по следу. Через минуту послышался лай. Я бросился сквозь чащу, но, пока продирался в кустарниках, раздался выстрел Авдеева: он раньше меня подоспел к зверю.

Убита была жирная свинья весом около ста двадцати килограммов. Мы сняли с себя сумки, все лишнее и принялись свежевать зверя.

Авдеев первым долгом вспорол живот, освободив тушу от внутренностей. Затем вырезал два окорока и положил их в мешок. Кирьке и Верному досталась печенка. Остальное мясо присыпали снегом и накрыли целой копной еловых веток, придавив их сверху бревном. Так обычно прячут охотники добычу от назойливых ворон.

Эти черные хищники уже расселись по деревьям, каркали, дожидаясь, когда мы уйдем. Ворона - очень зоркая птица!

Не раз я поражался, как они с высоты замечали малейшее пятно крови на снегу. Вот и теперь они перекликались, созывая на пиршество птичью братию:

- Карр! (Сюда, дескать,- добыча!)

- К-р-ры!

Поглядывая на нас, они переговаривались, видно не терпелось, чтобы мы ушли побыстрее.

- Ну как, мол, не ушли еще?

- Нет, толкутся, окаянные!

- Ну, ничего, подождем братцы!..

Они как бы догадывались, что всего мы не заберем и им хоть кровавый снег, а то и внутренности останутся. Вот и горланили:

- К-ры-ры! Кар-р!..

- Не накрой кабана, так к завтрашнему дню от него одни кости останутся. Враз управятся,- заметил Авдеев.- Мало того, что сами расклюют, растащат, так и другого зверя наведут на это место.

Черная дальневосточная ворона и зиму и лето проводит в лесах, в поисках корма летит иногда за десятки и сотню километров, кормится даже на помойках городов, но гнездится всегда в лесу.

За мясом решили приехать на другой день с нартами, а пока предоставили воронам лакомиться остатками внутренностей.

Поздно вечером возвратились в лагерь.

Софронов уже поджидал нас у костра. Ему не повезло: он стрелял большого секача, ранил его, и тот, ободрав клыками одну из собак, ушел.

Софронов долго преследовал его по Сагды-Бире, но догнать не мог. С тем и вернулся, голодный, злой и усталый. Я знал, что стрелок он хороший, хотя и уступает немного Авдееву; следопыт он был отменный и неудачу надо было отнести за счет его плохонького слабого карабина.

На следующий день мы отправились за добытым кабаном. Приближаясь к тому месту, где было накрыто нами мясо, я заметил какого-то темного зверя, мелькавшего между кустами. Он был возле мяса и теперь старался уйти. Я показал на него Авдееву.

- Харза! - вскрикнул он.- Пускай скорей собак!

Спущенные со сворок собаки устремились за мелькавшим в чаще зверем. Вскоре они стали его настигать, но не тут-то было! С проворством белки харза взобралась на высокий кедр и притаилась в его густой кроне.

Добыть шкурку харзы, или гималайской куницы, было моей давней мечтой, и я, не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветки, пустился к кедру насколько позволял кустарник.

Авдеев не спеша шел за мной. Он-то знал, что собаки не дадут харзе спуститься на землю и перебежать на другое дерево. Я долго всматривался в густое сплетение ветвей кедра, прежде чем заметил притаившуюся куницу.

- Нужно бы переловить собак,- сказал я Авдееву,- а то попортят шкурку зубами. И вообще зря мы их спустили. И так догнали бы ее, видишь как она проваливалась в снегу. Ей собаки чуть хвост не оторвали!

- Ну нет,- возразил Авдеев.- Без собаки мы бы ее только и видели. Да и на дерево она бы не полезла. Видишь ее хорошо? Не торопись, стреляй по голове малопулькой.

Заменив боевой патрон в карабине на патрон с облегченной пулей, я стал тщательно целиться. Только после второго выстрела зверек закувыркался и бухнулся в снег.

Харза оказалась далеко не черной; хвост, нижняя часть тела и морда были темно-коричневые, а передняя часть туловища и живот - ярко-охристые. Общая длина, как измеряют охотоведы,- от кончика носа до кончика хвоста - сто тридцать сантиметров. Из этой длины полметра приходилось на хвост.

Яркая раскраска, жесткий и редкий волосяной покров говорили о том, что родина харзы - Индия, но куница сумела приспособиться и к суровой дальневосточной зиме.

Прекрасно лазая по деревьям, харза наносит большой ущерб охотничьему хозяйству, а сама по себе как пушной зверь не имеет даже средней цены. Оказалось, что она изрядно утолила голод за счет наших запасов мяса. Но добычу харзы я ставил выше мяса, которое она успела съесть, к немалому удивлению Авдеева.

- И чего ты ею любуешься? За эту тварь даже копейки никто не даст. Самый дешевый зверь, а мяса попортила вдвое против своей цены!

- Евстигней Матвеевич, для музея такой экземпляр дороже трех кабанов, а ты говоришь! Ведь этого зверя только и можно добыть на Дальнем Востоке. Ну-ка попробуй ехать за ним из Москвы, во сколько обойдется? В копеечку влетит…

- Была б нужда за ней ехать! - ворчал Авдеев.- Даром не взял бы такую! Что-нибудь путное - другое бы дело…

- Чем же не путное? Она в тропических джунглях живет, по пальмам лазает, питается там мелкими обезьянками, а тут - в Приамурье зашла, охотится за зайцами, белкой… Редкий зверь!

- Ладно, редкий, так и потроши ее сам, а я рук о нее пачкать не хочу! - и с этими словами он уселся на валежину отдыхать.

Семь месяцев мы были во власти восточносибирской тайги, а теперь, перевалив хребет, шли северными джунглями.

Необычные это были леса. Лианы винограда, китайского лимонника и кишмиша-актинидии обвивали кустарник и забирались на вершины деревьев.

Разорвать лианы было почти невозможно, до того они были крепкие! Только мороз делал их немного хрупкими.

От рук, одежды исходил тончайший запах лимона; это шизандара - китайский лимонник давал знать о себе. Я растирал в пальцах тонкий стебелек и вдыхал чудесный освежающий аромат.

Здесь было такое множество деревьев, что я не мог всех определить, хотя считал себя уже дальневосточником. В отличие от таежных молчаливых лесов жизнь в кедрово-широколиственном лесу проявлялась на каждом шагу. Дятлы были самые различные: желна, большой пестрый, трехпалый, малый пестрый; они постоянно находили себе работу, и их дробный веселый перестук звонко и радостно отзывался у меня на душе. Близка весна! - выстукивали они.- Близка!

Много было поползней, синиц, снегирей, соек, кедровок. Все это были птицы местные или же совершавшие небольшие сезонные миграции; они тоже оживляли природу.