Всеволод Сысоев - За черным соболем

Вечерами бесшумно, мягко, будто на цыпочках, перелетали совы, а однажды утром я услышал уханье филина.

Соболей здесь не было, но зато на снегу во множестве пестрели следы колонка.

В таком лесу глаз не утомлялся от однообразия картин, внимание всегда было начеку, а не засыпало, укачиваемое безмолвием тайги.

Погрузив остатки кабана на нарты, мы засветло доставили его в лагерь. Софронов вернулся поздно, когда мы сняли уже с кабана шкуру. Ему опять не повезло: вспугнул двух изюбрей, напал на след кабана, но догнать табуна не смог - далеко ушли, видно кто-то их напугал.

- Я знаю кто мешал мне сегодня - тигр!

- Скажешь еще! - возразил я.- Откуда он здесь?

- Не знаю откуда. Однако след видел. Кабан тоже почуял -его, далеко пошел в другое место.

- Может быть, след рыси ты видел, или росомахи?

- Ты что, думаешь у меня глаз нету, след понимать не могу? - обиделся Софронов.- Росомахи здесь совсем нету, а рысей я знаю - двенадцать штук убил!

Я был взволнован этим сообщением и обратился к Авдееву, может ли это быть?

- Почему же не быть? Здесь уже тигр бывает, с Маньчжурии заходит, и местный есть,- подтвердил Авдеев.- На Хингане всегда тигры есть, а тут до этого хребта рукой подать. Вот и забрел какой-нибудь. Зверь на ногу легкий, далеко ходит! Ты вот скажи, откуда он здесь, тоже из Индии?

- Нет, в Индии другой вид тигра - тропический, или бенгальский, а у нас в Приамурье - дальневосточный, длинношерстный тигр. Для него это уже давно родные места. В Индии ему теперь делать нечего, там ему климат не подходит. Когда-то, давным-давно, и в Приамурье был тропический климат, росли пальмы, обитали теплолюбивые звери. Потом наступило похолодание, пальмы вымерзли, вымерли южные животные, а тигры приспособились к новому холодному климату. У них отросла длинная шерсть, густая, пышная, и они не боятся морозов и снега. Вот таких животных, сохранившихся от древней природы, ученые называют реликтами…- рассказывал я.

- Хитрый народ пошел теперь,- усмехнулся Авдеев.- До всего доходит. Дотошный народ…

- Скажи, Евстигней Матвеевич, ты ведь раньше был тигроловом, так нельзя ли нам поймать этого тигра?

- Взрослого не поймать,- ответил Авдеев.- Его не остановишь, он всех собак, как мышей, передавит и уйдет. Да и останови, так нам его не связать, силы не хватит. Мы тигрят ловили. Правда, иной котенок, что твой кабан, с центнер весом, и башка у него, как у взрослого, а характер еще щенячий. Постоять за себя не может. Дите, одним словом. Таких вязали, приходилось…

- Тогда мы его застрелим, а шкуру для музея!

- Застрелить не шутка, лишь бы догнать! - усмехнулся

Авдеев.- Ты за кабанами бегал, знаешь, ну а тигр получше кабана ходит!

Идти за тигром Сафронов не выказывал ни малейшего желания.

- Зачем тратить время, ноги бить… Зверь ходит шибко быстро, слышит лучше сохатого, носом чует лучше собаки, глазами видит, как орел. Как к такому зверю подойдешь? Ходи, если хочешь, а я буду палатку сторожить, мясо варить, маломало поправляться буду!

- Конечно, как подойдешь, если ты его больше медведя боишься, - ехидно заметил Авдеев.

- Зачем болтаешь, когда не знаешь? - Софронов сверкнул глазом, как тогда на Лямина в Чумикане.- Храбрый - беги, догоняй, а у меня ноги старые!

На следующий день мы пошли в тот ключ, где Софронов видел след тигра; сам он идти наотрез отказался, да и преследовать одного зверя втроем было бы неразумно. Кто-то должен был остаться с собаками, присмотреть за лагерем.

К тому же в моей коллекции не хватало колонков, а Софронов сказал, что приметил место, где можно поставить капканы.

Пройдя около десяти километров, мы вышли на след тигра. Наши собаки ничем не реагировали, следовательно, тигр прошел давно, несколько дней назад, и его запах вымерз из отпечатков лап.

Мы пошли по следам. Вскоре след привел нас к толстой старой липе. Собаки заволновались, мы подумали, что зверь близко, но дело было не в нем. Возле липы на снегу валялась густая черная шерсть, а снег был утоптан и местами окрашен кровью.

В корнях вековой липы зияло черное отверстие.

Сняв карабин с плеч, мы подошли к дереву.

- Работа тигра,- промолвил Авдеев после беглого осмотра.- Видишь, в корнях липы гималайский медведь сделал себе берлогу, а тигр его учуял, разворотил лапами отверстие, вытащил его оттуда и задавил…

- А где же тогда медведь? - наивно вырвалось у меня.

- Известно, сожрал он его. Вот и лапа одна валяется…

Подняв из снега уцелевшую медвежью лапу с загнутыми, как крючья, когтями, Авдеев определил, что вес медведя не превышал пяти пудов.

- Мелкий медведишко был - муравьятник! - Недоеденные остатки медведя растащили вороны и колонки, следов которых было вокруг множество.

- Голодный был тигр,- сказал Авдеев.- Съесть такую зверину… Аппетит, нечего сказать!.. И надо же вытащить из дупла косолапого, ведь он тоже царапаться может! Поди упирался крепко…- Забросив на плечо карабин, он кивнул мне головой:

- Пошли дальше!

Два дня мы брели по следу тигра. Зверь уходил строго на запад. Видимо, медвежатина была настолько сытной, что он не обращал внимания на следы кабанов и изюбров, которые пересекал. Какая-то непонятная нам нужда гнала его в одном направлении.

Усталые, мы присели на валежину.

- Не догнать нам его, далеко пошел, куда-то на новые места,- уныло проговорил Авдеев.- Пойдем назад? А?..

Я кивнул головой в знак согласия.

Софронов, обеспокоенный нашим долгим отсутствием, был очень рад, что мы вернулись.

- Завтра хотел за вами идти! - сказал он.- Думал взять пустую нарту и ехать.

Он изловил четырех охристо-рыжих колонков и преподнес их мне.

- Бери, ты просил, Саша!

Мы сытно покушали и легли отдыхать у теплой печки.

Дни становились заметно теплее, на косогорах снег подтаивал, оседал и ночью образовывался наст.

По такому снегу легко ходить только в морозик рано утром и вечером.

Надо было торопиться, пока не наступила распутица, тем более что мы шли на юг, а не на север.

Недели через полторы мы поднялись на гребень сопки и остановились. Издали еле слышно донесся непонятный звук. Авдеев стал вслушиваться, как это делает иногда сохатый, поворачивая голову, чтобы учуять, откуда идет звук.

Мы тоже стали прислушиваться, и звук дошел до нас, радостный, вселивший в меня бодрость и желание прыгать, петь…

После восьми месяцев скитаний я услышал паровозный гудок. Я его сразу узнал и чуть не задушил в объятиях своих друзей.

- Паровоз! Вы понимаете, паровоз? Конец нашим скитаниям, нашим трудностям!

Был золотистый угасающий вечер. Солнце село за дальние сопки, но последние лучи еще пронизывали лес и долину, раскинувшуюся перед нами. Только внизу долины уже расстилалась голубая вечерняя дымка, и вдруг над ней протянулся белый след паровозного дыма. Поезд шел на Москву.