Борис Василевский - Снега былых времен

Завершили мы осмотр Дальнего тем, что съездили еще за речку Тополевку, через уже знакомую взлетно-посадочную полосу. Там, километрах в четырех от поселка, расположилось подсобное хозяйство прииска. Поглядели на свиней, коров, телят, на быка Красавчика. Восемь лет назад всей этой роскоши тоже, разумеется, не было. На обратном пути Николай Иванович говорил:

— Вот тут рядом теплицы будем делать, сваи уже забили. Полосу хотим удлинить. План есть: вон тот отвал сюда подпихнуть, бульдозерами разровнять… Больницу в этом году заложим… Котельную расширим…

— Тоже, однако, на себестоимость ляжет?

— Конечно.

«И правильно, — думал я. — А то привыкли к газетному трафарету: дескать, в безлюдный, дикий край пришли геологи, отыскали такие-то полезные ископаемые, и, благодаря богатству земных недр, преобразился прежде безлюдный, дикий край… Преобразиться-то он преобразился, но каким, спрашивается, образом? Пока что получается так, что «преображаются края» не для нормальной жизни людей, а лишь для добычи, для извлечения этих «богатств». Для этого тут все: и деньги, и техника, и взрытая земля, и исковерканная природа. Вот и на Дальнем люди живут не благодаря найденному здесь золоту, но, точнее выражаясь, по-прежнему из-за него и ради него… Разумеется, если рассуждать «правильно», можно ответить себе, что не человек для золота, а золото для человека, и на этот же Дальний оно когда-нибудь в каком-нибудь виде возвратится, однако слишком длинная и какая-то абстрактная выстраивается в таком рассуждении цепочка, уводящая в загадочную и закрытую даже для мысленного взора даль… Так пускай же он, этот «металл», хоть таким образом, хоть пятью процентами себестоимости, но зримо, напрямую послужит здесь людям!»

Поговорим немножко и о «металле». Для начала — кое-что из собственных воспоминаний. Впервые — если иметь в виду не золотые часы, не обручальное кольцо, конечно, но, так сказать, первозданный образ — я увидел его в 72-м году, тут же, в Билибинском районе. На промприборе одного из приисков шел съем. В колоде, на черных резиновых ковриках тускло, без блеска посвечивало мокрое золото. Небольшие самородочки, а в основном песчинки. Под наблюдением горного мастера и серьезной девушки, стрелка охраны, работали две женщины-съемщицы. Сбрасывали вниз с колоды разные железки, осевшие в трафаретах, орудовали пробуторками, небольшими такими тапочками, затем веничками из карликовой березы сметали в кучки золотой песок и стряхивали его с ковриков в специальный контейнер. На съем отводилось определенное время — два с половиной часа. Одну из женщин, Зою Иващенко, я встретил потом, спустя четыре года, на Дальнем — я о ней уже рассказывал. «Я тоже вас у знала, — сказала она тогда. — Помню, говорят: корреспондент приехал. А у меня роба старая, потрепанная, так я все за напарницу старалась спрятаться, совестно было…» Брезентовые эти робы на съемщицах я отметил, запомнил и резиновые сапоги, но Зоя посвятила меня в некоторые тонкости, на которые я по неведению внимания не обратил. «Брюки обязательно навыпуск, поверх сапог. Рукава у куртки перетягиваешь веревочкой. Шапку нельзя — только тугую косынку, и чтоб волосы было не видно…» Вспомнил тогда и я: мокрые снизу штанины и желтые блестки на них… Возле промприбора дожидалась машина, «шлиховоз», чтоб отвезти контейнер в ЗПК — золотоприемную кассу. Натурально, я захотел посмотреть, что такое эта касса, на комбинате мне выписали временный пропуск, он и по сию пору у меня сохранился между страничками старого дневника — на белой картонке с красной полосой, с двумя подписями, директора и начальника отряда, с круглой печатью, с пометкой: действителен по такое-то. Через несколько дней и случай представился: с заместителем начальника карьера Владимиром Ивановичем Зозулей мы привезли золото из старательской артели. То есть привез-то, конечно, он, а я, узнав, что он едет в тундру к старателям, набился в попутчики. У артели тоже имелась своя ЗПК, был это простой теплячок на три койки, в нем дощатый чулан с висячим замком, в чулане — опломбированный сейф. На стене висел график охраны. Была и своя комиссия по приему золота: у одного находился ключ от чулана, у другого — пломбир, у третьего, председателя артели, — ключ от сейфа. Составили акт — о сдаче золота. Помню при этом: Зозуля второпях — поездка организовалась неожиданно и спешно — не захватил какой-то удостоверяющий его права документ, члены комиссии запереглядывались, и председатель даже начал: «Ну, это я тогда не знаю… Это тогда…» И только то, что Зозуля работал здесь уж сколько лет и старатели прекрасно его знали, да еще ответственность момента — килограммы эти были необходимы именно сегодня, для плана, оттого и срочность поездки, а предварительно связывались по рации, — только это убедило: золото отдали… Обратно, как и туда, ехали по речке, мощный «Урал» рассекал ее воды, как лось, в иных ямах волны захлестывали в кузов, и тут Владимир Иванович вспомнил, что забыл еще веревку с буем. «По инструкции положено: если везешь по реке, привязывать к контейнеру буй. На Колыме был случай: утопили — так и не нашли…» — «А к людям ничего не положено привязывать?» — хотел спросить я, но промолчал — вопрос был бы праздный…

ЗПК в поселке выглядела поосновательней: территория, обнесенная аккуратным глухим забором, такие же глухие ворота, проходная. И внутри — не просто принимали золото, но и обогащали, тут размещалось что-то вроде небольшого предприятия: ШОУ — шлихообогатительная установка. Работали там несколько женщин. Золото наше они вытряхнули в обыкновенную эмалированную миску, одна при этом заметила: «Хорошее золото. Крупное, чистое…» — «Из артелей всегда такое. С приисков хуже», — отозвалась другая. Взвесили его — получилось, кстати, на целых четверть килограмма больше, чем старатели сами у себя насчитали. И то: точность весов здесь была до 0,1 миллиграмма. Потом принялись объяснять мне, что они будут делать с этим золотом дальше. Давно все это было, и не помню сейчас всех подробностей того процесса, да и не в технологии дело. Был там «отдувочный» цех, была «амальгамационная бочка» со свинцовыми снарядами и ртутью, в которой, пока она крутилась — два с половиной часа, — свинцовые снаряды дробили шлих, а ртуть «отбирала золото». Вслед за этим золото отбирали у ртути… Запомнилось мне, что попроще: обычный молоток, которым «колотили самородки с видимым кварцем», еще кисточка для бритья и заячья лапка — ими сметали крупинки.

Лапка непременно должна быть задняя, на ней мех пожестче, лучше сметает… И после всех этих процедур у них обязательно должно было сойтись — совсем как в школе, на уроке арифметики, когда обратным действием проверяешь, правильно ли решил задачку. Приняли они, допустим, тысячу граммов — вот к этой тысяче они снова обязаны были прийти, только теперь путем сложения: «выколоченное» золото плюс примеси. Все по закону сохранения материи, в общем… Ну, а затем обогащенное золото посылкой отправляют на материк — на «афинажный завод». Вот такую посылку женщины при мне и собрали. Ящик для нее выглядел роскошно, никогда я подобных не видел: из толстой десятислойной фанеры, все стенки соединены «в шип», на клею и еще на шурупах — «В Магадане их делают, один такой ящик — восемь рублей». Сначала золото упаковали в двойной мешок — «из сатина или из х/б», — а потом в ящик. Прибили такую же толстую крышку. Крышка тоже была непростая, имелось в ней круглое углубление с двумя дырочками. Через дырочки в углубление выводились концы проволочки, сама же проволочка, как мне объяснили, прежде чем выйти в крышку, пронизывала собой все стенки и днище этого замечательного ящика. Углубление залили сургучом и запечатали. Как на всякой посылке, надписали адрес, вес — «10 кг», ценность — пятизначное число…