Борис Василевский - Снега былых времен

Но что сделалось с идеально прямой, гладкой, просматривавшейся когда-то насквозь уэленской улицей?! Ну, естественно, что возросшее количество техники: грузовиков, тракторов, водовозок, вездеходов — подразбило эту единственную и короткую дорогу, бегая по ней из конца в конец, понаделало на ней ухабов. Хотя можно было бы, конечно, устроить кое-где и боковые проезды, по сторонам поселка, вдоль лагуны и моря… Но главное, что улица уже и не прямая, и не просматривается насквозь, как бывало, и местами ее можно сравнить с каким-нибудь старым, тесным, кривым арбатским переулком… Известно, что в маленьком поселке каждый человек и дело его на виду, и ясны первопричины всех следствий. Спросите сейчас любого уэленского старожила: «Кто испортил уэленскую улицу?» — и всякий вам ответит: «Спичак». Был когда-то такой прораб в Уэлене, он, по слухам, и теперь работает в каком-то из поселков на юге Чукотки. Он-то и начал перестраивать Уэлен, построил ту самую двухэтажную школу, стены которой, кстати, скоро дали трещины, и ее пришлось капитально ремонтировать посредине учебного года, а дети в это время вынуждены были заниматься в интернате. Потом Спичак принялся за «огромный», как написано в «Магаданском оленеводе», детский комбинат. Это были два одноэтажных, но широких дома — детский сад и ясли, — и разместить их почему-то решили на уэленской площади, о которой я уже говорил. Коса узкая: чтобы детский комбинат встал в шеренгу с прочими домами, надо было предварительно сделать отсыпку на лагуне — навозить щебенки Или того же галечника, имеющегося здесь в изобилии. Но то ли Спичак поленился, то ли хотел сделать побыстрее, то ли внес рацпредложение с «экономическим эффектом», а в итоге детский сад и ясли загромоздили собой всю площадь да еще перегородили совершенно улицу. После этого Спичак уехал в долгий отпуск и в Уэлен более не возвращался… Когда же напротив детского комбината начали возводить новую косторезку, строителям, чтобы оставить все-таки Какой-то проезд, пришлось сдвинуться дальше намеченного к морю, а котельная за косторезкой оказалась и вовсе на черте прибоя. И чтобы морские волны — а они в Уэлене бывают с трехэтажный дом — не размывали и не уносили в океан гору угля возле котельной, между нею и морем создали невиданное раньше в Уэлене сооружение — бетонную стену. Эту стену тем не менее Чукотское море во время осенних штормов методически и с удовольствием крушит, берег усеян бетонными обломками, и уголь, натурально, уносится по-прежнему…

Словом, Уэлен нынешний далек от того «завтрашнего», который был представлен архитекторами на оргстекле, и вряд ли когда-нибудь таким станет, потому что для этого в поселке понадобилось бы сломать все, в том числе и только что выстроенное, и начать опять строить заново. Далек он и от прежнего, простого и скромного, но гармонического своего облика: узкая коса заставлена двухэтажными, громоздкими на этом пространстве коробками, площадь исчезла, улица исковеркана. А когда в поселке и площадь, и улица — единственные, все эти превращения, согласитесь, печальны… В свое время мне довелось прочесть в альманахе «На севере дальнем» дельную статью магаданских специалистов В. Платонова, М. Этлиса и В. Яновского «Север — город — человек». Один из этих авторов архитектор, другой — врач, психогигиенист, третий — социолог, демограф. Сейчас, размышляя о том, целесообразно ли реконструируется Уэлен, я вспомнил эту статью, извлек ее из своего архива и сразу нашел нужную мысль: «Архитектор всегда принимает во внимание то, что его практика, его участие в строительстве — есть творческое, доверенное ему людьми создание основной части «жизненных условий», той самой архитектурной среды, которая должна свести до минимума неравенство в жизненных условиях людей, связанное с неблагоприятной географической средой, и сохранить и подчеркнуть областные, местные, неповторимо притягательные особенности этой среды, обеспечить (далее у авторов следует курсив) единство человека с природой и обществом через архитектурные формы ». Так вот, если исходить из этого совершенно справедливого утверждения, то Уэлен не следовало ни проектировать многоэтажным, ни строить его в теперешнем двухэтажном виде. Ибо не надо даже быть специалистом-градостроителем, не надо ничего знать о гармонии архитектурных форм с окружающим природным ландшафтом, чтобы, очутившись в Уэлене, сразу уразуметь: здесь диктует коса. Узкая, шириной всего метров в двести, галечная коса, сопка с одной стороны, и кругом — море, лагуна, тундра, в отдалении горы. Вот этот простор воды, земли и неба и был природным фоном, на котором всегда существовал поселок, этот простор уэденец от рождения привыкал созерцать отовсюду: из окна, с крыльца, из любой точки поселка. А сейчас в Уэлене образовались закоулки, попав в которые, ощущаешь себя как в замкнутом городском дворе, ничего не видишь вокруг, кроме стен… Уэлен надо было оставить одноэтажным! Подобно тому, как сама форма узкого и длинного моржового клыка задает мастерам-граверам основной принцип композиции и размеры рисунка, так и похожая на такой же клык уэленская коса должна была подсказать строителям свою единственную идею. Никакой гравер, обладая чувством меры, не станет забивать пространство клыка обилием изображений, не следовало забивать и косу громоздкими и безликими сооружениями. Что же касается «сохранения местных, неповторимо притягательных особенностей»… Ну вот, стояли когда-то в Уэлене столбы из огромных костей гренландских китов, поставленные, может быть, прадедами нынешних чукчей, может быть, дедами прадедов. Непременная принадлежность каждого чукотского поселка, где живут морзверобои, могла бы быть деталью герба, если бы существовали у чукчей гербы поселков. Ставили такие столбы не для украшений — для хозяйственных надобностей: на них растягивались ремни из моржовых и лахтачьих шкур, сушились сами шкуры, укладывались на зиму байдары. Я даже помню, где в Уэлене еще сохранялись такие столбы — в основном в старой части поселка, поближе к сопке: два между домом Таната и учительским домом, столба два-три напротив новой школы да еще несколько — поближе к морю. Разумеется, сейчас хозяйственная нужда в них отпала, но кому они мешали?! Я представляю: собрался исполком сельсовета с повесткой — «благообразить» поселок. Постановили, сделали: подъехал бульдозер и сковырнул. Я специально прошел по Уэлену и поглядел — ни одного китового столба. Возле школы, правда, еще лежат остатки гигантского китового черепа, но и до них, я думаю, дойдут руки. А ведь такую «неповторимую особенность» нигде в мире больше не увидишь…

Далее. Могут возразить, что, ратуя за одноэтажный поселок, я забываю об улучшении жилищных, бытовых и прочих условий. Да, конечно, сейчас уэленцы в двухэтажных домах живут в некотором смысле получше. Двухтрехкомнатные «городского» вида квартирки, в которых можно и настоящую «городскую» мебель поставить, а не прежнюю, из ящиков. По утрам не надо собирать в кулак всю волю, чтобы выпрыгнуть из-под одеяла, а потом, срочно натянув меховые брюки, унты, два свитера и полушубок, бежать на кухню и растапливать печку. Центральное отопление, всегда тепло. Туалет — в квартире… Водопровода, правда, нет, но с водоснабжением гораздо, гораздо лучше: никто из уэленцев уже не ходит летом с ведрами к ручью, не пилит зимой снег на сопке, не ездит сам на речку колоть лед. Летом только выставь бочку к подъезду, ее наполнит водовозка, зимой долбят и развозят по домам лед рабочие комбината коммунальных предприятий. «Рубкуб», как говорят в Уэлене… И все-таки вот эти дома — соответствуют ли они современным, обоснованным специалистами представлениям о жилищном строительстве на Севере? Ибо, как утверждают специалисты, жилье для северянина должно быть нестандартно, площадь квартир и высота потолков в сравнении с домами в центральных районах увеличена, предусмотрены более просторные подсобные помещения: прихожие, кухни, кладовые, встроенные шкафы. Даже принудительная вентиляция должна быть, потому что жителю Севера приходится, особенно зимой, много времени проводить в помещении. Наконец, психогигиенисты, изучившие условия жизни людей в малых, ведущих сравнительно замкнутое существование поселках, утверждают, что жилье должно предоставить возможность северянину уединиться, передохнуть от вынужденного постоянного общения с одними и теми же лицами… Конечно же в этих, придуманных несколько десятилетий назад двухэтажках таких условий нет: и квартиры тесные, и озвучены они идеально. Особенно сейчас, когда громкоговорящей техники у каждого вдоволь: приемники, проигрыватели, магнитофоны. А новая запись, привезенная из отпуска с материка, моментально переписывается, расходится по поселку и становится достоянием всех. Так что, к примеру, в выходной с утра: справа за стеной начинает звучать «Яблони в цвету — весны круженье», и слева за стеной — то же самое, справа «Я хочу, чтоб жили лебеди», и слева в унисон желают того же. Какое уж тут уединение! Сплошная дискомфортность, как выражаются психологи…