Вячеслав Гончаров - На суше и на море 1987

Синь, бесшумно ступая, шел впереди, и огонек на его голове светился, как маячок, в непроницаемой тьме тропического леса. Вдруг он замедлил шаги, остановился, сделал рукой знак, чтобы Ракитин приблизился, и, прижав палец к губам, издал едва слышный звук: «Тсс».

Впереди в темноте едва виднелась неширокая прогалина. Синь нажал кнопку электрического фонаря. Его тусклый оранжевый луч медленно пополз вдоль опушки, высвечивая то обломанный ствол банана, то причудливый куст, то частокол бамбука. Иногда на пути его вспыхивали и снова гасли цветные огоньки, красные, зеленые.

«И как же это Синь оплошал: забыл сменить батарейки у фонарика. Он вот-вот сдохнет, — подумал Ракитин. — И на старуху бывает проруха. Хорошо, что я оказался молодцом, — похвалил он сам себя, — поставил новые четыре «марса» в своем японском фонаре с большим рефлектором». Довольный своей предусмотрительностью, он включил фонарь, и луч света ослепительно белой дорожкой пересек поляну наискось. В кустах послышалась какая-то возня, писки, шорохи, и все затихло. Ракитин еще раз повел лучом по поляне, пытаясь обнаружить притаившееся животное, но бесполезно.

Синь повернулся к нему и сказал:

— Хом-тот. (Плохо.)

— Хом-тот, хом-тот. (Очень плохо.) Ни черта здесь нет. Хоть бы какая-нибудь захудалая зверюшка подвернулась, — сказал Ракитин и вслед за Синем погасил фонарь. Они присели на поваленное дерево. Синь, глотнув воды из фляги, полез в сумку, потом похлопал себя по карманам и, повернувшись к Ракитину, сделал вид, что выдувает дым. Он что-то сказал, и вдруг Ракитин явственно услышал: «Тьфу! Моя трубку потерял». — Наверное, именно так и должен был сказать старый гольд Дерсу.

Синь пригнулся к земле и, медленно подсвечивая фонариком, пошел обратно по своим следам.

Ракитин не сомневался, что искать в ночных джунглях трубку еще сложнее, чем иголку в стоге сена. Но он заблуждался в способностях Синя. Не прошло и пятнадцати минут, как охотник издал радостное восклицание и с торжеством показал Ракитину найденную трубку. Синь, страшно довольный, присел на корягу, любовно обтер трубочку рукавом и, не зажигая, засунул в рот.

Они снова вернулись к прогалине и остановились, прислушиваясь. Но там царило полное спокойствие.

Они бродили еще часа два по ночному, полному таинственных звуков лесу. Синь тщательно высвечивал каждое более-менее подозрительное дерево в надежде обнаружить притаившееся животное. Но удача явно отвернулась от охотников. Правда, на пути им не раз встречались следы косуль, глубокие отпечатки, оставленные кабанами. Но ни одного животного увидеть так и не удалось. Изрядно устав, они наконец вышли на опушку. Впереди открылись освещенные луной рисовые поля. Откуда-то издалека ветер доносил ритмичные тяжелые вздохи колеса-черпалки, которая денно и нощно без перерыва выплескивала воду из речушки в канал, питающий влагой посевы риса. Ракитин смотрел как зачарованный на открывшуюся картину. Все: и огромная яркая луна, обливавшая желтоватым светом геометрически четкие прямоугольники рисовых чеков, блестевшие словно покрытые льдом, и четкие черные контуры деревьев на фоне сине-серебряного неба, и пение цикад, и вздохи черпалки — вызывали ощущение нереальности происходящего. Он с замиранием сердца всматривался в серебряные блики лунного света, на эту дышавшую миром и покоем картину. Но Синю, сегодня оказавшемуся в роли охотника-неудачника, было не до лирики. Он взял Ракитина за руку, показал на полную луну, как бы пытаясь объяснить, что в такую ночь не может быть удачной охоты, и, сказав: «Веня!» (Домой!) — быстро зашагал к лагерю.

Обратный путь в темноте показался Ракитину бесконечным. Он то и дело спотыкался о невидимые во тьме корни, путался ногами в траве, цеплялся за ветки кустарников. Ракитин так устал, что, добравшись до палатки, буквально свалился на койку, правда не забыв задраить противомоскитный полог. Подсунув под голову плоскую подушечку, набитую травой, он провалился в сон. Его разбудил грохот выстрела. Ракитин присел на койке. Прислушался. Но все было спокойно. Ни тревожных окриков, ни суматошной беготни. По-прежнему стрекотали цикады и, будто издалека, доносился негромкий разговор людей, сидевших у костра.

Ракитин хотел было заснуть, как по тенту палатки осторожно постучали и чей-то голос спросил: «Дамти Витя, ты не спишь?»

— Не сплю, не сплю, — сказал он, окончательно стряхивая сонную одурь.

— Синь зверя убил, — повторил тот же голос. Это был Хунг.

Не одеваясь, лишь засунув ноги в резиновые сапоги, Ракитин выполз наружу. Возле ярко горящего костра, попивая чай, расположились двое дежуривших и Дьяков, который тоже участвовал в ночной охоте, правда, в другой компании, но с тем же успехом. Неподалеку в привычной позе, на корточках, сидел Синь, с невозмутимым видом дымя трубочкой. У ног его темнело тело какого-то зверя.

— Кто это? — спросил Ракитин, рассматривая охотничий трофей.

— «Тю-тю», — сказал Синь, выпуская длинную струю дыма.

Так вот чей голос они так часто слышали в окрестностях лагеря.

Так вот кому принадлежало это жалобное, протяжное «тю-тю, тютю».

Ракитин присел на корточки. Убитый зверь был размером с небольшую собаку. Выпуклая широкая голова, заканчивающаяся немного заостренной мордочкой с белым пятном, напоминала собачью. Вытянутое тело покрывал густой, жесткий мех. По его желто-коричневому фону были разбросаны многочисленные округлой и неправильной формы черные пятна. Вдоль спины тянулись три черных полосы, которые, сливаясь, переходили в черноту длинного пушистого хвоста со светлыми кольцами.

«Так это ж циветта, — наконец сообразил Ракитин, — знаменитая азиатская, или настоящая, циветта, за которой охотятся, чтобы добыть пахучее вещество цибет, широко используемое в парфюмерии и медицине. Так вот из чьего меха сделана у Синя охотничья сумка».

— Поздравляю, дамти Синь, — сказал Ракитин, пожимая охотнику руку. Синь слегка улыбнулся, а затем, молча включив фонарь, направил луч света на голову циветты. И вдруг мертвые глаза зверя ожили, вспыхнули красноватыми огоньками. И только сейчас Ракитин понял, почему фонарь Синя светил так тускло. Дело было совсем не в батарейках. Лишь таким вот слабым лучом можно было обнаружить животное по отблеску глаз, не испугав его светом. Эти красные и зеленые искорки в кустах были не чем иным, как сверкающими глазами животных.

«Что же я за болван! — обругал себя в душе Ракитин. — Ну надо же быть таким тупым! Нет животных. Исчезли животные, — передразнил он сам себя. — Всю обедню Синю испортил. Вот уж он меня, наверное, в душе проклинал, когда я свой прожектор включил. От такой иллюминации какое хочешь животное до смерти напугается».