Константин Стогний - Волки траву не едят

– Услышав от Будды-Гитлера, что нацизм больше не актуален, арабам вообще ничего не надо было говорить, только слушать, – взгляд Анабель стал пугающим. Глаза казались озерками темноты. Более черными, чем сама чернота.

– Если бы люди говорили только тогда, когда им есть что сказать, человечество вообще разучилось бы говорить, – голос Осинского перешел в едва слышимый шепот.

Виктор, упершись ногами в стенку грота, выдавил очередной валун наружу. Луч солнца проник в убежище. Лавров высунул голову и при дневном свете внимательно разглядел крутой спуск с вулкана и две каменных глыбы, заваливших выход из грота. Щель, которую он выкопал, была не шире дыры в собачьей конуре. Ниже высились еще две ледяные глыбы, они стояли не очень близко к их гроту, но обзор закрывали. Вряд ли лед и снег простирались сильно ниже, но увидеть, так ли это, было невозможно.

В свете утреннего солнца склон Мелимойу производил мирное впечатление. Небо было ясное, базальтовые глыбы, загородившие проход, были влажными от начавшего таять снега. Виктор сгреб снег там, где почище, и попробовал его на вкус.

– Хорошо зимой: упал – и сразу приложил к ушибу лед, – грустно пошутил украинец.

Ничего живого вокруг не было. Лавров еще раз попробовал расшатать камни: они стояли мертво.

Анабель выглянула следующей, просто чтобы глотнуть свежего воздуха, и вдруг замерла от неожиданности и испуганно посмотрела на Лаврова, будто прочитав его мысли. Потом она быстро спряталась обратно в убежище. Осинский без сил лежал на спине с прикрытыми глазами.

Лавров посмотрел на девушку. Теперь он уже понимал, какое опасное дело ее ждет.

– Анабель, если ты разденешься, то сможешь пролезть в щель и привести помощь, – сказал Виктор. – Еды у нас нет, Олегу становится все хуже и хуже.

– Да, можете на меня положиться, я постараюсь, – ответила Феррер. – Но на прощанье скажи мне одно: что ты там забрал из сундуков «Аненербе»?

Лавров похлопал себя по жилету с оторванными карманами.

– Все осталось там, потерял, пока Олега тащил… – с досадой признался Виктор. – А! Вот только свиток остался в большом заднем кармане для документов.

Избитыми пальцами с поломанными ногтями он развернул карту, нарисованную на какой-то коже и свернутую в трубку.

– Что там? – слабым голосом спросил Осинский.

– Сейчас на свет поверну, – отозвался Лавров. – О! Смотри!

Содержание карты было потрясающим: это была рисованная древним картографом Антарктида. Самым изумительным оказалось то, что превосходно детализированный материк был показан на этой карте так, будто на нем совсем нет льда и снега. Было такое ощущение, что карта срисована художником из Космоса. Она изображала внутренние районы, о которых не могут знать даже полярники, и показывала горные хребты Антарктиды, скрытые в настоящее время подо льдом. Топонимы были написаны арабской вязью.

– Знаете, когда на Антарктиде не было снега? – спросил Виктор.

– Миллион лет назад? – попробовала отгадать Анабель.

– Ну, не миллион, а тысяч десять лет назад, – поправил ее Лавров.

– Подделка какая-то, – заметил Осинский.

Виктор терпеливо улыбнулся.

– Угу. А глобус – это чучело земли, да? Олежек, известна карта Пири Рейса, являющаяся подлинным документом, она была сделана в Константинополе в 1513 году. Правда, на ней только западное побережье Африки, восточное побережье Южной Америки и северное побережье Антарктики. Если вы не в курсе, то Антарктика открыта лишь в 1818 году.

– Да-да, ее открыли Беллинсгаузен и Лазарев, только не в 1818-м, а в 1820 году, – уточнил Осинский.

– В любом случае это более чем 300 лет спустя после того, как Пири Рейс нарисовал свою карту.

– То есть Пири Рейс срисовал свою карту с какой-то еще более древней карты? – Анабель сдвинула брови так, словно разгадка таинственной карты ее страшно утомляла – старый женский трюк. Кожа у нее на лбу густо сморщилась, а когда снова разгладилась, на ней остались тонкие белые полосы, быстро покрасневшие.

– Не существует цивилизации, которая могла бы исследовать тот берег в те времена, когда на нем не было льда, – уверенно заявил Олег.

– Вот и разберемся: кто это нарисовал и когда это было сделано, – пробормотал Лавров, сворачивая пергамент обратно в трубку. – А сейчас надо озаботиться тем, как нам отсюда выбраться.

– Прямо сейчас? – спросила девушка, не поднимая глаз.

– А чего ты ждешь? Идеальное время никогда не наступит. Мы всегда слишком молоды, слишком стары, либо слишком заняты, либо слишком устали, либо еще что-нибудь.

– Вот как мне теперь раздеться в порядочном обществе, если у меня красивейший синяк на бедре? – то ли в шутку, то ли всерьез возмутилась Анабель.

– Давай-давай, мы не смотрим, – с этими словами Лавров отвернулся от нее.

Анабель сняла легкую ветрозащитную куртку с капюшоном из плотной ткани и набросила на голову Осинскому, туда же полетел ее рыбацкий свитер из шерсти ламы, подаренный женой капитана Хуана Гарсия «как-его-там майора». Она расшнуровала берцы, выданные ей в «доме Гитлера» в долине Пуэтро-Монте и наступила на них, когда стянула замшевые индейские штаны без гульфика от бабушки Фрессиа. Девушка сызнова обула берцы, завязала шнурки, но не до самого верха, и похлопала Лаврова по спине.

– Я готова!

Виктор обернулся и увидел очаровательную Анабель в белой футболке, трусиках и тяжелых альпинистских ботинках. Он подсадил ее к широкой части расщелины и подставил плечи, чтобы аргентинке было удобно упираться. Девушка пыталась пролезть в дыру, сначала высунув одну руку над головой. Ничего не получилось. Потом она сложила руки как для прыжка в воду «щучкой».

– Ну же, Лавров, толкай сильнее! – понукала она Виктора в отчаянии, пытаясь руками вытянуть нижнюю часть тела на поверхность. – Ай! Хватит! Больно!

Какое-то время девушка пыталась выбраться, и так и эдак крутя бедрами, но это не дало никакого результата. Женщина – не мужчина, если голова с плечами пролезли, то не факт, что пролезет и все остальное.

Анабель вернулась в грот страшно раздосадованная и со стертой кожей на тазовых костях. Их убежище никак не хотело выпускать узников на свободу. Грот грозил превратиться в гроб. На троих.

И тут лицо Анабель озарилось. Она явно что-то задумала.

– Так, – задыхаясь, произнесла Феррер. – Вот только за то, что сейчас будет, кто-то из вас должен на мне жениться!

– Я не против, – отозвался слабым голосом Осинский.

– Вот я не поняла, что значит «не против»? Это даже как-то обидно слышать!

– Сеньорита Анабель Феррер, согласны ли вы выйти за меня замуж? – выдерживая подобающий предложению пафос, произнес Олег. – Я предлагаю вам руку и сердце!

Смущенная Анабель пыталась сохранять несерьезный тон: