Даниэль Дефо - Приключения Робинзона Крузо [Адаптация: Мальвина Г. Фогель]

К тому времени, когда на его древесном календаре появилась триста шестьдесят пятая зарубка, Робинзон уже полностью изучил расписание сезонов дождей и засухи и как они сменяют друг друга. Он понял, что здесь можно выращивать целых два урожая зерновых и овощей, потому что год делится не на зиму, лето, весну и осень, как в Англии, а только на пору дождей и пору засухи.

Он научился занимать себя и находить дело, когда приходилось из-за ливней безвылазно сидеть в доме: продолжал расширять и углублять пещеру, плел корзины из длинных гибких ветвей, куда складывал продукты, а также ссыпал землю и мелкий щебень, чтобы вынести из жилища.

Второй год жизни на острове был заполнен частыми походами. Во время одного из них он взобрался на вершину самого высокого холма, откуда открывался вид на необозримый морской простор. День выдался очень ясным, и вдруг — Робинзон не поверил собственным глазам! — вдруг он увидел сливающуюся с горизонтом кромку берега. Конечно, он мог только догадываться, остров ли это, такой же необитаемый, как тот, который стал его домом, или край материка, населенный людьми. Но, в любом случае, люди эти могут быть только дикарями, да и никакого материка, если верить морским картам, здесь быть не должно. Он вспоминал сейчас, что еще в Бразилии слышал кое-что о жителях этой части света: все они, так рассказывалось, были людоедами, считали врагами и убивали всех чужих и с аппетитом их поедали, обгладывая все косточки до единой. При этой мысли он каждый раз содрогался, ему становилось зябко, несмотря на палящее солнце, и он возносил благодарность Всевышнему за то, что тот не поселил людоедов на этом острове. Хотя, кто знает…

В другом своем походе Робинзон наткнулся на целую стаю ярких, разноцветных попугаев, и ему ужасно захотелось поймать и приручить хотя бы одного из них и научить человеческой речи, которой он не слышал уже целую вечность и неизвестно, услышит ли когда-нибудь. Пускай попугай произносит хотя бы только его имя — и то будет приятно. Ему удалось поймать одну из птиц, она прижилась у него, привыкла, но понадобилось несколько лет, чтобы научить ее всего двум словам: «Робинзон Крузо! Робинзон Крузо!» Впрочем, быть может, он был не лучший из учителей…

И вот подошел к концу второй год и начался третий. Хозяйство Робинзона ширилось. Урожаи были такие обильные, что можно было уже не оставлять зерно для засева новых участков, а всерьез думать о том, чтобы превращать его в хлеб. Однако у него ничего не было для этого: ни простейшего сита для очистки зерна, ни обыкновенной ручной мельницы или жернова, чтобы превратить зерно в муку, ни горшка, противня или как это еще называется, на чем или в чем пекут хлеб; ни печи, наконец, куда нужно ставить эту посуду.

Он помнил, что посуда бывает стеклянная, фарфоровая или глиняная. Стекла и фарфора взять неоткуда, а глину здесь наверняка можно легко найти, и если так, почему бы не попробовать стать гончаром и самому делать всевозможную посуду: горшки, кувшины, тарелки, миски?

Он разыскал недалеко от берега место, где смог нарыть глины, размешал ее с водою, слепил из полученной смеси несколько горшков и поставил их сохнуть на солнце. Казалось бы, все просто. Однако первые изделия были уродливы, бесформенны и лопались один за другим под тяжестью собственного веса.

Около двух месяцев понадобилось Робинзону, чтобы из-под его рук начали выходить изделия, в которых можно было с первого взгляда узнать то, для чего они предназначались: миска, плошка, горшок. В горшках и следовало держать муку, из которой выпекается хлеб. Но как получить эту самую муку? Не станешь ведь толочь зерно в глиняной посудине? И чем толочь? Необходима ступка, и сделать ее нужно из камня. Однако отломить от скалы кусок подходящего размера он не мог, а те камни, что лежали под ногами, были из хрупкого, пористого песчаника и кололись от любого удара.

Потеряв немало времени на бесплодные поиски, Робинзон решил смастерить деревянную ступку из дерева той же породы, которое использовал для лопаты. Углубление в куске дерева, сперва обтесанного топором, он выжег, разведя на нем огонь. Покончив с этим, из того же материала вытесал тяжелый пест.

И вот зерно разбито, размолото, превращено в муку, но как же теперь отсеять шелуху, оболочку зерна? Где взять сито?

К счастью, Робинзон уже не был прежним — скованным страхом перед одиночеством неумехой, он многому научился за эти несколько лет и, в том числе, обрел умение быстрее находить выход из трудных положений. Так произошло и на этот раз. Он сразу вспомнил о шейном платке, оказавшемся в одном из сундучков с погибшего корабля. Выдернув из него ряд шелковых нитей, он сумел превратить платок в некое подобие сита и совершил то, что называлось в Библии, которая была теперь в часы отдыха его настольной книгой, «отделить зерна от плевел». То есть, от шелухи.

Осталось только испечь хлеб. Печки у Робинзона не было, зато было, как мы уже отметили, быстрое соображение. Сметка, смекалка.

Недолго думая, он слепил из глины две большие сковороды. Назовем их противнями. В один из них залил размешанную в воде муку и накрыл вторым противнем, как крышкой; затем поставил это сооружение на раскаленные угли, а сверху и с боков подсыпал еще углей. Хлеб начал выпекаться!

Он получился отменно вкусным, с поджаренной корочкой, и если даже, с точки зрения настоящего пекаря, в нем могло что-то быть не так, Робинзон все равно не заметил бы этого, а коли и заметил, то ни за что бы не согласился. Потому что это был его первый кусок хлеба почти за три года!

К исходу этого года он мог уже с гордостью сказать о себе, что освоил несколько важных для жизни ремесел: стал охотником, плотником, гончаром. А теперь еще и пекарем. Чем плохо?..