Пауль Вернер Ланге - Континент коротких теней

В апреле 1805 года он и его спутники высадились в устье реки Гамбии. В областях, на которые распространялось влияние

«Моэнемоката, который в своих походах заходил дальше, чем большинство арабов, сказал мне: «Если человек разговаривает с туземцами добродушно и вежливо, то он может пройти невредимым по земле самых дурных племен в Африке». Это верно, но нужно, кроме того, иметь время. Нельзя проходить по стране бегом, нужно дать народу время познакомиться с тобой, чтобы успели улечься первоначальные опасения» (запись в дневнике Давида Ливингстона от 28 октября!870 года).

мандинго, они довольно быстро продвигались вперед, но очень скоро выявились недостатки столь многолюдной экспедиции. В одиночку исследователь худо-бедно, но пробился бы, сезон дождей где-нибудь переждал бы. Теперь же его терзали постоянные заботы о провизии, носильщиках и вьючных животных; на привалах снаряжение привлекало грабителей, с наступлением дождливого сезона появились тучи москитов, а с ними и лихорадка. Когда экспедиция в августе 1805 года добралась до Нигера у Бамако, она насчитывала вместо сорока человек одиннадцать. «Когда я убедился, что за время нашего путешествия мы потеряли три четверти солдат и к прочим несчастьям у нас не осталось ни одного плотника, который мог бы построить лодку, чтобы плыть дальше к новым открытиям, именно тогда будущее показалось мне покрытым мраком». И оно действительно было неприглядно. Людей, плывших вниз по реке в открытой лодке, изводила жара, которая «могла зажарить даже язык быка». Лодку они еще сумели сторговать, но по мере приближения к Сегу положение их становилось все сложнее, все ощутимее — враждебное окружение. Вблизи Сегу (Парка вновь не пустили в город) из частей нескольких лодок соорудили довольно большое судно.

В это время, в ноябре 1805 года, Мунго Парк вынужден был сообщить жене о смерти ее брата, который до этого момента сопровождал Парка. Это было его последнее письмо, «…у меня еще достаточно людей, чтобы добраться по реке до моря и ответить на любое оскорбление… Я намерен нигде не высаживаться, пока не достигну побережья, что произойдет, я думаю, примерно в конце января. Тогда с первым кораблем мы отправимся в Англию. Вполне вероятно, что я уже буду в Англии, когда ты получишь это письмо».Предыдущие письма тоже содержали надежду на благоприятный исход, хотя надежды уже давно не было. То, что вскоре случилось с экспедицией, состоявшей теперь уже только из восьми человек, известно по рассказам местного проводника. Преследуемая продолжавшимися вымогательствами и враждой, то и дело вступая в перестрелки, экспедиция, тем не менее, проследовала своим путем мимо Томбукту и Гао до порогов у селения Буса в северной Нигерии. Там она попала в засаду, и все европейцы погибли.

Мы никогда не узнаем, что переживал Мунго Парк, проплывая мимо Томбукту, который так долго искал, что испытывал он, когда река повернула свой бег и потекла не в глубь страны, а на юг. Может быть, он уже раньше знал, что Нигер впадает в Атлантику, а может быть, корабль на побережье, каким он собирался добраться домой быстрее того письма, такая же призрачная надежда, что была уготована и для его жены.

Мунго Парка часто и охотно представляли как образец одухотворенного и страстного исследователя, святым усилиям которого во имя науки препятствовали, как могли, африканские дикари, которые наконец его и убили. Другие, напротив, обращаясь к событиям его второго путешествия, видели в нем завоевателя, стрельбой подавлявшего гордость и сопротивление местных жителей. Но какой огонь горел в душе этого человека, каким притягательно юным, должно быть, он был! Ибо мы начинаем стариться, видимо, тогда, когда уже не в состоянии рискнуть жизнью во имя идеи. Его сын, гардемарин Том Парк, в 1927 году сошел с корабля, чтобы в окрестностях Бусы заняться поисками отца. Продвинувшись в глубь страны менее чем на триста километров, он заболел лихорадкой и умер.

«Не плачут только в доме врага» (пенде, Заир).

Обращает на себя внимание странная закономерность тогдашних британских исследовательских экспедиций: люди, принимавшие в них участие, в большинстве своем были шотландцами. То же самое относится и к Хью Клаппертону (1788–1827). Кто бы мог подумать, что мальчику, выросшему в окружении двадцати братьев и сестер, предначертано совершить выдающиеся исследовательские путешествия. Его жизненный путь начался с каютного юнги на одном из ливерпульских судов, а потом привел его на камбуз другого судна, поскольку он отказался чистить сапоги капитану. Но это ему тоже не понравилось, он сбежал и какое-то время промышлял с морскими пиратами, пока в 1808 году не завербовался на королевский военный корабль. Морская война с Францией дала ему возможность сделать блестящую карьеру. Его подвиги не остались незамеченными. Начальство отметило его, повысив в чине до капитана. Вернувшись в 1820 году на родину, Клаппертон познакомился с шотландским врачом и естествоиспытателем Уолтером Аудни (1791–1824), который его любовь к авантюрным приключениям направил на Африку.

Низвергнутая королева: Томбукту, XVIII век

Исследование Африки никогда не было делом одних лишь добропорядочных господ из «Африканской ассоциации», которая, кстати, и на сей раз принимала участие в предприятии. Все нити управления держал в руках лорд Батерст, в то время государственный секретарь колониального ведомства. Он назначил Аудни будущим консулом в империи Борну, хотя ее еще не видел ни один британец, и нашел третьего участника экспедиции — майора Диксона Денема (1786–1828), не менее выдающегося офицера, чем Клаппертон, награжденного даже медалью Ватерлоо, хотя в знаменитом сражении он не участвовал. Аудни и Клаппертон (Денем отправился за ними через год) начали свое наступление на Нигер из Триполи и проследовали маршрутом через Мурзук, проложенным когда-то Фридрихом Хорнеманном, на котором уже потерпели неудачу их земляки Ритчи и Лайон. Путь обоих исследователей, двигавшихся на юг древними караванными тропами, иногда вместе, иногда врозь, был более чем тяжек, но окончился для них удачнее, чем для тех сотен африканских рабов, чьи трупы они видели разбросанными в так называемой «пустыне» Тиббу. Правда, они не миновали встреч с грабителями, были и другие недоразумения, но в ноябре 1822 года они достигли озера Чад. Последними европейцами, стоявшими на его берегу, были, видимо, римские легионеры и Хорнеманн. Внешний вид озера может разочаровать. Оно довольно мелководно и в зависимости от сезона года постоянно меняет очертания: открытая поверхность воды появляется редко, как правило, она обрамлена многометровой полосой зарослей папируса, камыша и тростника; те места, которые часто заливаются водой, можно определить лишь по свежевыросшей траве или болотной растительности.