Михаил Заплатин - На гору каменных идолов

Вдали, за вершинами обгоревших деревьев виднелись горы.

- Вот он, Урал! - крикнул я.

- Нёр, Нёр, - закивал головой проводник. Гору, горный кряж, а также Урал - манси называют одним словом «Нёр».

Мы шли по едва заметной тропе среди сплошных зарослей молодых берез и осин. Петр Ефимович вел за повод лошадь, за ним, опустив голову и устремив очки в землю, шел со второй лошадью Саша, сзади резвились двое жеребят. Шествие заканчивал я с двумя фотокамерами на груди и ружьем через плечо.

Впереди опять залаял Паль. Проводник остановил лошадь и прислушался.

- Это глухарь. Ходи стреляй, - сказал он мне.

Странное дело: хозяин всегда знал, когда Паль лает на глухаря. Очевидно, он знал все особенности в характере лая собаки.

Я сделал жест, чтобы никто не шумел, и шепотом сказал Саше:

- Снимай камеру и штатив.

Проводнику мы объяснили, что будем снимать глухаря на кинопленку. Он кивнул в знак согласия. Тем временем Паль продолжал заливаться лаем.

Мы быстро установили кинокамеру с телеобъективом и стали осторожно пробираться сквозь заросли. Сильней забилось сердце. Кинооператор в такие минуты переживает несравненно больше, чем охотник. Охотнику нужно незаметно подкрасться, выстрелить и убить. С выстрелом кончается все. Положение кинооператора сложнее: ему важно, чтобы дичь оставалась на месте все время, пока он снимает. С нажатием курка кончается охота. С нажатием кнопки кинокамеры только начинается интересная охота кинооператора. Охотник выстрелил из ружья, и красавец-глухарь падает, превращаясь в груду мяса, покрытую перьями. А при киносъемке он сидит на дереве живой, не замечая объектива, все его движения фиксируются. Оператор может заснять такие моменты поведения дикой птицы, которых никто и никогда не видел. Это станет достоянием многих миллионов зрителей. И каждый останется благодарным кинооператору за его охоту.

Паль продолжал лаять. Мы двигались в его сторону и наконец вышли на открытое место. Притаившись, стали озираться, искать глухаря. Вот он! На стройной одинокой пихте, согнув ее вершину, сидела громадная черная птица и, опустив могучую длинную шею, заглядывала вниз, где под деревом лаял Паль. Скрывшись за группой молодых березок, мы быстро поставили штатив, и я прильнул к аппарату. Черный красавец заполнил весь кадр. Легкое движение объективом, и он весь в фокусе, видны все переливы на его перьях.

- Включай аккумулятор, - шепнул я Саше.

Зашумела камера. В аппарате видно, как глухарь резко выпрямил шею, посмотрел в нашу сторону и, не обнаружив ничего опасного, принялся снова заглядывать вниз, на Паля.

- Какая прелесть, Сашка! - шепчу я под стрекот аппарата и в кадре вижу: глухарь чистит клювом мохнатую ногу, потом снова заглядывает вниз, вытягивая шею и поворачивая голову в разные стороны, очевидно, удивляясь, что это за белый зверь пристал к нему со своим лаем, такого он еще не видывал. Вот глухарь горделиво поднял голову, озирается. Я вижу на матовом стекле киноаппарата его красную бровь. Вот он переступил с ноги на ногу и, не переставая смотреть вниз, повернулся на ветке хвостом в нашу сторону.

Я выключил аппарат и перевел дыхание. Что же делать дальше? Глухарь продолжал сидеть хвостом к нам и с прежним любопытством заглядывал вниз. Паль не переставал лаять.

- Сашка, - шепчу я, - бери ружье и стреляй, а я буду снимать. Только стреляй метко.

Саша шепчет мне в ответ:

- Я никогда не стрелял.

- Бери, бери! Положи ствол на сучок, держи глухаря на мушке и плавно нажми курок. Попробуй, прицелься!

Саша, виновато улыбаясь, берет ружье, прицеливается.

Застрекотала кинокамера, я трогаю Сашу рукой. Раздается оглушительный выстрел. Глухарь как будто не слышит его, продолжает сидеть хвостом к нам и смотреть вниз. Я выключаю аппарат и шепчу стрелку:

- Мазила, перезаряжай быстрей!

Снова работает камера, снова раздается выстрел. Глухарь резко выпрямляется, вытягивает шею и беспокойно озирается по сторонам, но не улетает. В кадре я вижу, как он повернулся в нашу сторону и вертит головой, стараясь разглядеть, где опасность. Под шум киноаппарата кричу:

- Стреляй еще!

Раздался третий выстрел. Глухарь взмахивает крыльями и срывается с дерева. Я выключаю камеру лишь тогда, когда он исчезает среди леса. Делаю с облегчением глубокий выдох:

- Вот это ка-адры!.. Хорошо, что ты промазал.

Подошел проводник и, хитро сощурив глаза, сказал:

- Шибко плохой охотник Саска.

Мы снова идем через параду: В одном месте попались свежие следы сохатого. А вскоре проводник поманил меня пальцем и показал на следы, похожие на собачьи, только очень крупные.

- Какой след это?

- Волк?

- Правильна.

- А это? - показал он на круглый след с углублением когтей в передней части.

- Медведь?!

Петр Ефимович закивал головой. Вот так штука! Вокруг ходят и волки, и медведи, и лоси. Вот это край!

- Саша, береги своих жеребят!

Через несколько километров мы снова вышли на покрытую сосняком возвышенность, с которой открылся Урал. Впереди была видна гора Манья-Тумп, справа вершина Печорья-Толях-Сахл, а еще правее - похожая на стог сена гора Иохт-Хури. Здесь Лебединская дорога выходила на так называемую Сибиряковскую. До гор казалось еще очень далеко. Путь пролегал через бесконечную парму с мелколесьем и обилием сушняка.

Впереди внезапно залаял Паль, что-то затрещало и прямо на нас выскочила громадная лосиха. Преследуемая Палем, она медленно пробежала мимо. Мы остолбенели. Я невольно потянулся к ружью.

- Стреляй не надо! - крикнул проводник.

Лосиха убежала, за ней убежала и лайка. Появление этого лесного зверя было так внезапно, что я не успел сообразить взять в руки фотоаппарат. Кинокамера же в это время висела на вьюке.

Мы долго шли по Сибиряковской дороге и, когда солнце село за горы, спустились к речке Манье на ночлег. Проводник подвел нас к одной яме и указал пальцем в воду.

- Смотри, харюз.

Мы наклонились и увидели стаю больших хариусов. Они то медленно скользили навстречу быстрой струе у переката, то стояли на месте и плавно шевелили своими большими спинными плавниками. Я первый раз в жизни видел таких крупных хариусов, в таком обилии и в такой маленькой речке. До чего богатый край! Здесь нет людей и дары природы остаются нетронутыми, а все живое не напугано.

Сегодня было много впечатлений. Мы чувствовали себя усталыми, поэтому решили ограничиться чаем и крепким сном. Но в хариусную яму поставили на ночь перемет из пятнадцати крючков. На насадку пошло глухариное мясо.

Утром мы с Сашей побежали смотреть перемет. Хариусы важно плавали в прозрачной воде и временами хватали что-то на ее поверхности. Вытянули перемет. Насадка на крючках оказалась не тронута. До завтрака попробовали снарядить удочку и удить на глухариное мясо. Но хариусы отошли от берега на се-редину речки и больше не подплывали. Как я ни старался, ничего не помогло. «Царская рыба» не желала обращать внимание на приманку. С досадой я бросил удилище и призадумался: что же делать, как добыть хариусов?