Михаил Ахманов - Чехия. Биография Праги

Обратная дорога получилась у нас интересной. Из Попрада мы с Виктором вылетели в Братиславу, столицу Словакии, чудесный город, где, к сожалению, я провел только пять часов, затем самолетом добрались до Праги. Был вечер пятницы, и на следующий день, в субботу, магазин русской книги опять оказался закрыт, но это меня не расстроило: я уже отоварился в Братиславе, где книжная лавка ничем не хуже. Тогда мне казалось, что наши книги продаются лишь в Братиславе и Праге, столичных городах, которым положена такая роскошь. Позже, побывав в других городах, я выяснил, что и там есть магазины русской книги, и пасутся в них не только наши туристы, о чем уже рассказывал Владо. Многие чехи и словаки отлично знали русский язык, покупали и читали нашу литературу, но все же что-то и нам, приезжим, оставалось. Если вспомнить, какой книжный голод царил тогда в СССР, неудивительно, что у человека, попавшего в такую лавку, глаза разбегались и не знал он, бедняга, что хватать, фантастику, детективы или романы Пикуля, Ладлема, Хейли, Фейхтвангера. Признаюсь честно: я хватал всё. Но из последней своей поездки в Чехию, случившейся в 2010 году, я не привез ни одной книги. Теперь книги у нас не дефицит, дефицит — порядочные люди.

А в том далеком восемьдесят девятом году мне вновь улыбнулась удача: я еще раз посетил Чехословакию, и случилось это в ноябре. Можно сказать, это была целая полоса удач: все складывалось один к одному — и то, что меня послали в командировку, и то, что пришлась она на ноябрь, и то, что в Прагу мы с моим коллегой Юрием вылетели 11 ноября. Еще бы четыре-пять дней, и отменили бы нашу поездку, несмотря на контракт с комбинатом в Усти-над-Лабем, — в его научных лабораториях мы должны были поставить новый комплекс программного обеспечения. Однако судьба была на нашей стороне! И вот 11 ноября, в субботу, мы приземлились на пражском аэродроме, а в воскресенье Виктор Богданов повез нас на своей машине в Пльзень.

Это большой крюк, если ехать в Усти-над-Лабем, но в Пльзене у нас тоже были дела. Там, в НИИ концерна «Шкода», работал и работает по сию пору Ярослав Фиала, один из крупнейших чешских физиков, специалист в области рентгендифракционного анализа. Я познакомился с ним примерно в 1987 году, когда он приезжал в Ленинград на наше предприятие; с тех пор мы переписываемся и иногда встречаемся, но обсуждаем уже не научные вопросы: нас с Ярославом связывает дружба. В каком-то смысле этот прекрасный душевный человек стал для меня символом Чехии.

В Пльзене мы пробыли пару дней, затем перебрались к месту назначения, в Усти-над-Лабем. Это уютный городок у реки, окруженный лесистыми холмами; лежит он на северо-западе Чехии у границы с Германией, всего в каких-нибудь двадцати километрах. Главное предприятие в городе — химический комбинат, а при нем — лаборатории, целый научный институт, в котором ведутся разработки новых видов продукции. К нам прикрепили Милана Петрака, тогда еще молодого специалиста, очень серьезного юношу; от Фиалы я узнал, что со временем Милана избрали директором всего института. В Усти-над-Лабем мы провели десять дней: днем работали, а по вечерам гуляли по городу и окрестностям, иногда нас сопровождали Милан и его жена. Помню, что в выходные дни в городе было много немцев из ГДР и ФРГ, приезжавших за продуктами, которые в Чехословакии стоили тогда дешевле, чем в Германии. Усти-над-Лабем снабжался очень хорошо, даже лучше, чем Прага, и, конечно, был там превосходный книжный магазин.

А еще — универсам, с таким изобилием продуктов, о каком нам в Ленинграде не приходилось и мечтать. В те годы даже лучшие наши гастрономы предлагали максимум четыре-пять сортов колбасы и сыра, причем это считалось великим счастьем, ведь в других городах и того не имелось. Здесь же колбас в универсаме было как на показательной выставке: вареные, полукопченые и сырокопченые, да еще вдобавок ветчина, буженина и сосиски всяких видов. Мы с Юрием буквально объедались этими колбасами, такими свежими, будто их час назад привезли из колбасного цеха. Однажды я сказал Милану, что мы в полном восторге от чешской колбасы и от того, что на прилавках здесь ее лежит сортов сорок. Милан вздохнул и показал в сторону границы: «У нас сорок сортов колбасы, а у них — сорок сортов моркови». Думаю, он имел в виду все же не ГДР, а ФРГ; кстати, через пару лет я лично убедился, что с морковкой там действительно все в порядке, даже такая есть, что по вкусу от ананаса не отличишь. Теперь у нас в Петербурге изобилие колбас, а вот с морковкой по-прежнему напряженно, сортов всего два: мытая и немытая. Так что в продовольственной сфере нам еще есть к чему стремиться.

Пока мы трудились в Усти-над-Лабем, внедряя свои программы и восхищаясь колбасой, прошел слух о каких-то беспорядках в Праге. Об этом нам сообщил Милан, а затем и другие чешские коллеги — но тихо, даже не вполголоса, а совсем шепотом. В столице творилось что-то непонятное: на русский бунт с топорами и «красным петухом» не похоже, однако народ возмутился и стал раскачивать партийную вертикаль. Топоров и «петухов» я не ждал, это не пражская традиция, однако допускал, что сгоряча могли кого-нибудь выкинуть из окна, поддержав славу предков. Помню, как весь городок замер: люди не понимали, что происходит в стране.

Мы вернулись в Прагу 25 ноября и поселились в ведомственной гостинице, где жили советские специалисты. Виктор, приехавший за нами на машине в Усти-над-Лабем, ничего определенного не знал и мог только сообщить, что в Праге идут студенческие демонстрации: беспорядков вроде бы нет, но на улицы выходить нельзя. Так распорядился наш посол: все советские граждане обязаны сидеть в гостиницах и, по возможности побыстрее, убраться из Праги. Перебоев с авиасообщением не ожидалось, и уже на следующий день, в воскресенье 26 ноября, нам предстояло улететь домой. С тем Виктор нас и оставил, пообещав, что завтра посадит в самолет.

Был уже вечер, и мы с Юрием, утомившись после поездки, перекусили и легли спать. Проснулись рано и стали размышлять: начальник нам посол или нет. Решили, что не начальник; в любом случае, мы свободные люди, и не дело всяких послов указывать, где нам сидеть и чем заниматься. Самолет ожидался ближе к вечеру, почти весь день был свободным, и хотя ситуация в Праге по-прежнему оставалась для нас неясной, мы понимали, что здесь происходит нечто историческое. Мы не были любопытствующими юнцами, обоим уже порядком за сорок, и жизненный опыт подсказывал: что бы здесь ни случилось, дома нам правды не скажут, соврут. Правду могли поведать только собственные глаза и уши.

Мы покинули гостиницу и отправились, словно по какому-то наитию, на Вацлавскую площадь. Если в Праге что-то происходило, это «что-то» могло твориться лишь на Вацлавской площади, в эпицентре множества других событий, более ранних, но столь же важных и решающих для Чехии и Праги.