Эрих Вустманн - Марбу

Вдруг он положил передо мной разрешение на охоту. Несколькими штрихами он нарисовал на клочке бумаги лося и медведя. Эге! Вот откуда дул ветер! Лося он, конечно, не искал у меня.

Да, думал я, тогда все в порядке. Кто заплатил, должен получить свой товар. В таком случае он должен сам за ним сходить, а это было не так просто. На кого же он хотел охотиться? На Марбу или на медведицу? Этого он, конечно, не мог сказать, потому что не понимал меня. Наших познаний в шведском языке не хватало для того, чтобы различать вещи так точно.

Поначалу он не думал об охоте на медведя. Сколько времени намерен был оставаться, сказать не мог. Кто это знает? Иностранец пожимал плечами. Мне это было безразлично. Я сходил за тачкой, отвез свою рыбу, пришел обратно и нашел все по-прежнему. Он не снимал «Дриллинга» со стены.

- Имел ли он право застрелить летом лося?

- Нет, в том-то и дело. На медведей не бывает запретного времени, но все же в летние месяцы мы оставляем их в покое. Иностранец вначале тоже не думал об охоте на медведей, больше рисовал своих птиц.

- И оставил Марбу в покое.

- Меня тоже, Эрих, потому что, вероятно, мне пришлось бы навести его на медвежий след. Представь себе, мы встречаем медведя и я начинаю ему объяснять, что это мой медведь, которого он не имеет права застрелить. Так же не бывает! Тогда мне пришлось бы огородить лес и объявить зоопарком. Нет, на мою помощь ему нечего было рассчитывать.

Хейка пожал плечами, пришиб одну форель и шлепнул ее на дно, словно хотел этим подкрепить свои слова.

- Этот человек много бродил по свету, Эрих, видел тропическое солнце и охотился на тигров. Когда нам нечего было делать, он показывай свои фотоснимки и пояснял их несколькими ломаными шведскими словами. Если дело касалось охоты, мне объяснения не требовались.

Однажды он захотел испытать меня, указал на летящего сарыча и дал понять, чтобы я его сбил. Этого я, конечно, не мог. Тогда он прикрепил оптический прицел на свой «Дриллинг» и сбил его.

Тут я представил себе вытянутое лицо Хейки и потихоньку выругался. Хейка нашел это правильным и кивнул головой.

- Я тоже выругался,- сказал он.- Иностранец воспринял это как признание и улыбнулся. До чего бы мы дошли, Эрих, если бы каждый попадал и никто больше не давал маху? Тогда очень скоро не осталось бы крупной дичи. Иностранца это, конечно, не касалось. Он не живет, как мы, охотой и рыбной ловлей. Чтобы раз стрельнуть, он должен еще и платить.

Вместо охоты на медведя он занялся ловлей лососей. Их не нужно долго искать. Если повезет, дело пойдет конвейером. Так было и с ним. В первое утро он приволок три крупных экземпляра. «Что нам с ними делать?» - спросил я его, пораженный. Одного он разрезал, чтобы приготовить обед, остальных бросил к наловленным форелям. Делать нечего, пришлось взвалить форелей и лососей на спину и оттащить, чтобы они не испортились. Я и так мог каждый день ходить торговать лососями! «Но этого, конечно, не выдержит и сильнейший ходок по лесу»,-пытался я ему объяснить.

«Делай, что хочешь, только предоставь мне свободу действий!»,- казалось, хотел он сказать. Деньги за лососей он так или иначе не брал. Мне его лососи были ни к чему, потому что я их сам мог наловить. Чтобы они не пропадали и мне не приходилось бы подолгу путешествовать в деревню, что каждый раз занимало в оба конца два дня, я из пустой бочки соорудил коптильню и коптил рыбу на можжевельнике, отчего она приобретает особенно хороший вкус.

Иностранец рыбачил и рыбачил, так что я чуть не впал в отчаяние. Попав в такую беду, я однажды ночью взял его рыболовное снаряжение, привязал к нему камень и бросил на глубоком месте в озеро. «Где мои рыболовные принадлежности?» - спросил он меня на следующее утро. «Там»,- ответил я и показал на озеро. Тогда он засмеялся, похлопал меня по плечу и совсем не рассердился.

Теперь он вспомнил о своем разрешении на охоту. С «Дриллингом» он каждое утро отправлялся в лес, не проронив при этом ни слова. Я не верил в его опытность и посмеивался про себя на такоё усердие. Кто охотился в тропиках, не сразу у нас станет хорошим охотником. Местность и образ жизни зверей коренным образом отличаются.

Когда он не нашел ни лося, ни медведя, то оставил «Дриллинг» дома и взял Тулли на поводок. Это меня очень успокоило, потому что Тулли не воспринимал медведя. И так и сяк прикидывал я в голове, как и где мне навести его на лосиные следы и избавиться от него. Может быть, он перебрался бы в другое место и больше не возвратился. Но как раз в это время лосей как ветром сдуло.

«Послушайте,- сказал я ему, когда мы однажды снова сидели у очага и жарили оленину,- через восемь дней я начну работать на лесопилке и уйду отсюда». «Через восемь дней?» - Он немного подумал. Потом ударил себя по колену, подал мне руку и воскликнул:

«Ладно, через восемь дней!».

Я, собственно, ожидал другого ответа. Он мог ведь оставаться и вешать ключ на балку, когда уходил. Но нет, он улыбался и тоже хотел уходить.

Я не считаю дни, Эрих, потому что дело не в том, будет днем больше или меньше. Сегодня ночью мы с тобой тоже не считаем часы. Могло пройти и семь дней. Тут он повеселел, свистел и пел, хлопал меня по плечу и вытащил из кармана маленькую флягу с водкой.

Можно было подумать, что он угробил медведицу.

И вот опять пришла середина лета. Мошкара густыми роями звенела над болотами, слепни и оводы повсюду подстерегали теплокровных живых существ. Только птицы имели от них покой, потому что их защищало гладкое оперение. Ночью мошкара беспокоила меньше. Тогда животные отдыхали или мирно паслись, в то время как днем они вынуждены были бегать или прятаться, чтобы спасаться от насекомых. Все живое ночью отдыхало в тундре.

По небу потянулись темные облака. Уже давно не было дождя, похоже, что приближалась гроза; только на севере, как раз над далекими плоскими холмами проглядывало солнце сквозь просвет в облаке. Ветер с легким свистом прилетал с юго-востока и мчался сквозь заросли карликовых кустарников и ивняка, теплый и сухой, дальше, по тундре.

Не было видно ни одного человека и не слышно ни одного животного, будто вся тундра вымерла. Даже птицы притаились на земле и ждали наступления грозы.

Только в одном месте они поднялись и с криком вились над темным предметом, который зловеще появился вблизи от них. Бурый зверь был там, в кустарнике,- медведь со злобно сверкающими глазами.

Когда он стоял там, а птицы вились над ним, то был похож на камень.

От завешанного тучами неба все закуталось в серую тень, которую не мог сделать светлее и тот дальний луч солнца. Медведь не трогался с места.

Что искал медведь в ночной тундре? Почему он не шел обратно под укрытие леса?