Эрих Вустманн - Марбу

- Она привыкла к медвежьему запаху,- решился я возразить.

- Я сказал уже, что ветер был неблагоприятный,- попытался оправдать свою собаку Хейка.

- Только что ты утверждал, что этому нет оправдания.

Он бросил на меня сердитый взгляд.

- Во всяком случае до медведицы ей не было никакого дела, и она с невинным видом возвратилась домой. Иначе было с Марбу. Он увидел мать, на некоторое время оцепенел и, казалось, забыл про Тулли. Мне хотелось, чтобы он ушел к ней. Тогда бы я смог спать спокойно, а через год натравил бы собаку на обоих.

- А что делала медведица?

- Она так же остолбенела, как и маленький Марбу. Оба смотрели друг на друга. Расстояние между ними едва достигало пятидесяти шагов.

Хейка держал в руках трубку и напряженно смотрел на них. Медведица могла просто приманить Марбу и убежать вместе с ним. Нескольких миль вполне достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности и спасти детеныша. Но медвежонок из-за лайки забыл свою мать. Поддавшись внезапному порыву, он быстро повернулся и помчался вслед за Тулли.

- Таким образом, оба они, медведь и собака, снова лежали в моей избушке,- говорил Хейка, десятый раз в этот вечер раскуривая трубку.

- И ты был доволен?

- Нет, как раз нет. И так и сяк прикидывал я, как бы снова свести старуху и Марбу. Не из любви к зверям, Эрих, а из страха перед этой бестией. Медведица знала теперь убежище своего детеныша и подстерегала его или меня, чтобы увести одного или убить другого. В самом деле, у меня не было никакого желания постоянно ходить с ружьем из-за медведицы, которую я вовсе не хотел убивать. Нигде не чувствовал я себя так безопасно, как здесь, в тундре. И вдруг все должно измениться.

Хейка вытянул леску и бросил в лодку восемнадцатую форель. Над озером стояла тишина.

- Чтобы избавиться от Марбу, я выпустил его и два дня держал снаружи,- снова заговорил он.-

Я рассчитывал на то, что старуха придет. Она не пришла, но бродила где-то поблизости. Ты не должен забывать, что пуля все еще была у нее в теле и она боялась людей. Сперва она избегала опасности, пока не зажила ее рана. Потом стала бы приходить и до тех пор отравлять мне жизнь, пока я бы ее не застрелил.

Рассказывая, Хейка много опустил из того, что я сам знал. Да и какой смысл упоминать про светлые ночи или описывать мучение от комаров, к которым я смог привыкнуть лишь в течение многих лет. Столь же мало говорил он про зверей, которые, встречаются в тундре и тайге, хотя они и имеют отношение к жизни Марбу и к этому рассказу.

Когда я несколько лет назад впервые увидел тундру, спустился с гор и, изнывая от жары, торопливо шел по болотам, мне показалось шуткой утверждение о том, что земля в тундре оттаивает лишь на полметра, а глубже залегает вечная мерзлота. Тропическая жара никак не вязалась с мыслью о льде и холоде.

Здесь, на границе континента, где начинаются Арктика и полярная растительность, в короткое летнее время совершенно не ощущается влияние Ледовитого океана. Зима продолжительная и холодная, лето короткое и жаркое. Однако оно может быть и дождливым; тогда мы его совсем не видим.

Мошкара же всегда тут как тут -идет ли дождь, или светит солнце, в лесу ли, в тундре, но хуже всего она на болотах. Сначала это комары, потом мошка («гнус»), а вдобавок к ним слепни. В воздухе гудит и жужжит изо дня в день, неделями и месяцами. Это может отравить жизнь людям и животным.

Гораздо приятнее пестрые бабочки, арктические разновидности наших: боярышницы, голубянки, лимонницы, павлиньи глаза и многие другие. Пестрянок так много, что они, как красные огоньки, порхают от цветка к цветку. Ночные бабочки летают в полночь, хотя в это время светло, как днем: они не могут ждать темноты. Но я находил также и редкие полярные экземпляры, в которых так нуждаются музеи и которых нет в более южных местностях. Я их ловил тысячами.

И эти насекомые имели отношение к жизни Марбу, точно так же, как жуки и пауки. К ним следует добавить еще более крупных животных: гадюк и ужей, которые хоть и не часто, но все же иногда встречаются в северной тайге. А потом еще много птиц - от воробья до лебедя. Здесь, кажется, собраны все виды птиц: бекасы, ржанки, белые куропатки, кукушки, крапивники и сотни других. На лугах становятся к бою турухтаны, в лесах глухари, здесь высиживают птенцов серые гуси, там гнездятся орлы и соколы. Кричат совы, летают сычи вокруг огня. На горных озерах плавают утки, даже кайры и бакланы, а над ними летают чайки разных видов.

Точно так же многочисленны четвероногие, начиная от мыши и кончая лосем. Я хочу упомянуть лишь нескольких, пришедших мне на ум: леммингов, ласок, зайцев, лисиц, куниц, росомах, оленей и волков. Разумеется, также и медведей, одним из которых был Марбу.

Хороша и безлюдная тундра. Поселившемуся здесь выпал на долю не самый плохой жребий, только он должен быть готов к одиночеству. До тех пор, пока на юге страны достаточно земель для возделывания, север будет заселен слабо. Так считают южане, а северяне этому удивляются.

- Можешь ли ты вообразить себе что-нибудь более прекрасное, чем дом на этом озере, достаточно скота и участок картофеля? - спрашивает Хейка, окидывая взглядом озеро и прилегающую тундру.- Достаточно места для многих, Эрих, и нет нужды сидеть вплотную друг к другу или даже один на другом. Овес и картофель, капуста и овощи.

- Было бы лето немножко подлиннее.

Для Хейки и других оно достаточно длинное, потому что они учитывают и ночи, во время которых все равно спят немного. Благодаря этому непрерывному свету плоды созревают очень быстро, а ягоды здесь слаще, чем у нас на родине. Нет, тундра не мертва, тундра полна жизни. Она только тихая и бесконечно просторная. Здесь родина многих и страна Марбу.

Итак, в этом мире жил Марбу, молодой бурый медведь, попавший в избушку человека. Так как его не запирали, он и не нуждался в свободе. Хейка остерегался втолковывать ему что-нибудь, ему не надо было учиться и он ни разу не слышал своего имени. Зато он реагировал на слово «Тулли», потому что собака по этому звуку вскакивала и шла к человеку. Хейка сказал:

- Он во всем слушался собаки, будто она была его матерью. Молодой зверь должен многое усвоить, чтобы жить на свете. Что делал Тулли, то повторял за ним Марбу.

Медвежонок чуть ли не стал собакой в медвежьей шкуре. Между ним и человеком лежал целый мир, но от собаки его отделяло немногое. Товарищем была она, а не человек, ведь благодаря собаке Марбу попал к человеку.

Хейке было очень жаль расставаться с Марбу. Предполагая, что медведица больше не примет детеныша, он со дня на день откладывал выдворение Марбу. Снова и снова говорил он: «Так, теперь идем» - однако не шел. Каждый раз, как он утверждал, что-нибудь мешало.