Илья Рыжов - К заоблачному озеру

Уже стемнело, но мы долго не расходились по палаткам.

Под выступом скалы горел костер. К дровам, привезенным из долины, Ошрахун прибавил колючий ташерге (расколи-камень), который ютился в расщелинах скал. Колючка долго дымила, заставляя нас чихать и переползать с места на место.

Потом кто-нибудь припадал к земле и сильно дул на подернутые золой уголья. Колючка вспыхивала вдруг, треща, горела, ярко освещая закопченный камень над нашими головами, угрюмое лицо Акимхана и Горцева, задумчиво покручивающего ус.

— Тащили, тащили эту резиновую ванну, — пнув ногой лодку, сказал угрюмо Шекланов, — и все без толку. Тут и воды-то нет. Просто удивляюсь, ребята, что это вам в голову взбрело тащить на чистый белый лед лодку.

— Николай Николаевич, — сказал Сухорецкий, — что вы посоветуете?

Николай Николаевич помолчал, потом густо откашлялся.

— Думаю, что необходимо пробираться, — ответил он, — но вот как это сделать, ей богу, не знаю.

— Что он говорит? — торопливым шепотом спросил Акимхан у Горцева и, получив ответ, глухо заворчал.

— Ну, тогда сделаем так, — решительно сказал Сухорецкий. — Завтра рано утром переберемся на береговую скалу. Оттуда спустимся вниз в ущелье. В это ущелье должен входить залив озера. Будет чистая вода — попробуем плыть. Не будет — начнем искать пути по берегу. — Он помолчал и, посмотрев на Валентина, прибавил: — А Гусев пойдет в разведку вверх по ущелью, может быть, найдет перевал в соседнюю боковую долинку.

В палатке было тесно. Николай Николаевич дымил чудовищной «козьей ножкой». У входа сидел на корточках Горцев. Я пробрался к своему месту и с трудом влез в спальный мешок.

— Вот, извольте, — сердито сказал мне Николай Николаевич. — Жалеет, что связался с нами. А еще казак!

— Я, товарищ Рыжов, не о том, — с трудом подыскивая слова, заговорил Горцев. — Если бы вы мою жизнь узнали, вы бы поняли меня. Я не боюсь. Знаете, я, когда охочусь, могу забраться куда угодно. И на гражданской тоже видал всякое. Но так вот — без причины лезть на погибель — не понимаю…

— А это разве не причина, — стараясь сдержать свой хриплый бас, кипятился профессор. — Разве это не причина, что на такой огромной территории ноги человеческой не бывало? Задание наших научных организаций — разве не причина? Или это хуже вашего, простите меня, вонючего козла, за которым вы готовы карабкаться дни и ночи?

— Так то в горячке, Николай Николаевич.

— В горячке, в горячке… Ну вот и мы в горячке, и научная горячка не холоднее вашей охотничьей.

Послышался строгий окрик из соседней палатки.

Горцев обиженно махнул рукой и, пятясь, вылез наружу.

— Эх, хороша ты, ноченька! — сказал он негромко. Эти слова я услышал уже сквозь сон.

Меня разбудили заунывные крики уларов. Черт возьми, а мы не взяли дробовика.

Улары тянули свою песню совсем близко. Длинный, надрывный стон заканчивался коротким клокотанием. Я уже научился распознавать этот ободрительный сигнал сторожа. Но почему так близко от нас пасутся пугливые птицы? В это время раздался победный вопль Шекланова и вслед за ним яростное клокотание, шум многих сильных крыльев.

— Убил! Убил! Камнем убил! — кричал Али. — Эй вы, охотники, глядите, как нужно бить уларов.

Самые осторожные птицы Тянь-Шаня — горные индейки — здесь, по-видимому, совсем не знали страха. Метким камнем Шекланов тяжело ранил крупного молодого улара.

— Ну, сейчас будет суп с индейкой, — говорил он, ощипывая и торопливо потроша птицу. — Вот, в один момент раздуем костер, и, пока вы соберетесь, будет суп готов.

Солнце уже поднялось над южным хребтом. Долина ледника здесь была особенно широкой. Пар валил от покрытых инеем палаток. Откуда-то из ложбинки шел Ошрахун с ведром в одной руке и ледорубом в другой. Видно, ему пришлось разбивать лед, чтобы добраться до воды.

— Вот на это ты пригодишься! — сказал Шекланов, доставая из прорезиненного мешка меха для надувания лодки.

Он подошел с ними к костру и энергично стал раздувать потухший за ночь огонь.

Действительно, меха для этого отлично годились. Ярко затлели уголья, затрещала колючка, и через четверть часа в воде стали весело вспрыгивать пузырьки.

Мы готовились к выходу. Быстро распаковали корзины и распределили их содержимое по нашим девяти рюкзакам.

Ящик с мензулой и треногу собрали в один вьюк. Прикинули на безмене вес — выходило тяжеловато. Каждому досталось не меньше сорока килограммов.

Береговая скала выступала далеко от берега. Путь к ней лежал по леднику — приблизительно в том же направлении, в котором наши товарищи пытались вчера пробиться к чистой воде.

Сухорецкий, Гусев и Горцев, взвалив на спину рюкзаки и связавшись веревкой, двинулись первыми. Через полчаса во второй «связке» вышли все остальные. За оставшимися вещами носильщики должны были вернуться еще раз.

Мы шли по следам первой связки. Сухорецкому и Гусеву пришлось во многих местах рубить ступеньки. Скоро мы их нагнали.

Становилось очень жарко. Солнце поднималось все выше, под ногами журчали ручейки, звонкие водопадики гремели в глубоких трещинах.

Мы, постепенно забирая влево к берегу, стали приближаться к скале. Она напоминала сторожевую башню или, по определению Николая Николаевича, Гибралтарский утес. Ледник отступал от нее, за рандклюфтом шла осыпь береговой морены. Сухорецкий послал отдохнувших носильщиков обратно за второй партией груза. Остальные принялись осматривать скалу.

Обойти ее низом оказалось совершенно невозможно. Гладко отшлифованная ледником каменная скала круто обрывалась вниз, в бесформенное нагромождение ледяных серраков.

Оставался подъем. Узкая труба «камина» шла почти к самой вершине скалы. До «камина» было метров пять. Сухорецкий отстранил Гусева и полез первым.

Не зря шла в Крыму и на Кавказе слава о Сухорецком как об одном из лучших скалолазов. Высокий рост, длинные сильные руки, полнейшее отсутствие неуверенности — вот качества, которые принесли ему эту славу. Сухорецкий успел сбросить свои подкованные ботинки и обулся в специальные туфли с подошвами из прессованного войлока. Он нашел какой-то незаметный для глаза выступ, ухватился за него левой рукой, прилег всем телом к гладкой скале, медленно и осторожно поднял и поставил одну ногу, найдя для нее другой выступ. Потом пошарил наверху правой рукой, как слепой, нащупывая длинными пальцами поверхность скалы. Его пальцы снова нашли какую-то невидимую для глаза зацепку. Другая нога так же медленно и осторожно встала на выступ. Через несколько минут он, упираясь спиной и ногами, стал уверенно и ловко подниматься по узкой расщелине. Мелкие камни, песок и земля непрерывной струей текли вниз. Наконец, он был наверху и, укрепив веревку, позвал следующего. При помощи этой же веревки мы втащили наверх наши вьюки. Тонким альпинистским шнурком предохраняли мы мешки от ударов о камни. Один за другим все поднялись на скалу. Я сидел внизу, дожидаясь возвращения носильщиков.