Луи Шадурн - Где рождаются циклоны

Странное существо. Он кажется обладающим какой-то могущественной силой. Может быть это заклинатель.

Я расспрашиваю. Кто-то объясняет мне, что этот, похожий на нищего, старик, — главный брамин в колонии Парамарибо. Это перекресток, где сталкиваются народы со всего света. Голландцы ведут здесь веселую жизнь.

После торговых дел в течение дня, на залитых ослепляющим светом пристанях, в душных магазинах, из которых вентилятор вытягивает влажный воздух, пропитанный тяжелым и острым запахом пряностей, все бросаются в мюзик-холль. Кто только не бывает там: индусы, китайцы, негры, мулаты, малайцы, европейцы всех оттенков и всевозможного сложения, невозмутимые или живые, с глазами, в которых горит желание женщин и алкоголя, с беззубым ртом и толстыми губами; раздаются крики браво, слышно притаптыванье ног в такт музыке, черный оркестр усиленно наигрывает то весело, то яростно; на ярко освещенной сцене старая певица из Кубы, в осыпанном блестками розовом с голубым платье, смуглая, черноволосая, с крючковатым носом и с огромными золотыми кольцами в ушах, кружась в «хоте», с откровенными жестами, делает глазки направо и налево, возбуждая желание толпы, желания, которые светятся и в узких глазах азиатов, и в кружках от лото негров, и в налитых кровью глазах белых. В Парамарибо есть каучук, розовое дерево и золото в славных звонких гульденах; здесь можно кутить, курить опиум, видеть жрецов Шивы и беглых каторжников, которые помнят еще осаду Севастополя.

Мы идем вниз по желтой реке. Берега покрыты зарослями, начиная от уровня воды и дальше до бесконечности.

Целый мир почти без всяких красок. Желтовато- зеленое, бледное море, маслянистая поверхность которого блестит под лучами подернутого легкой дымкой солнца. Серое небо, с похожими на клочья ваты облаками, сквозь которые проникает палящий свет. Когда ветер прекращается, лицо и платье становятся липкими от теплой сырости.

Затем лоцман нас покидает и уезжает в лодке к маленькому пароходу, окрашенному в красный и белый цвет, на котором написано черными буквами: «Surinam River»: единственное красочное пятно среди этой серой безбрежности.

Наступает время их утренней прогулки на передней палубе. У одного на голове берег, сам он до пояса голый, на плечи накинута куртка, штаны из грубой холстины. Другой, высокий, с болезненным видом, одет в кафтан из желто-серой бумажной материи; без шляпы; кажется истощенным, грустным и нервным. Третий, бледный, очень худой, с черными глазами и черной бородой, в какой-то странной высокой шапке из жесткого полотна, лихо надвинутой набекрень.

Надзиратель разрешил мне подойти к каторжникам, чтобы снять с них фотографию. Я угощаю их папиросами. Смуглый сейчас же принял подходящую позу, упершись рукой в бок. Высокий стоял с высоко поднятой головой. Один из надзирателей пожелал также быть сфотографированным.

Тяжело глядеть в глаза людям, на которых обрушилось большое несчастье или неумолимая кара. Бывают богачи, которые не могут дать милостыни без того, чтобы не покраснеть.

Мы разговариваем совершенно просто, но крайней мере они.

Я спрашиваю:

— Это англичане вас поймали?

— Да, нас было десять на одной лодке. Море выбросило нас на берег. Мы не знали, куда попали. Целую ночь мы должны были удерживать лодку руками, чтобы она не разбилась о камни. На рассвете мы умирали от усталости. Нас осталось трое. Остальные ушли. Может быть они доберутся до Венецуэлы.

— Если не умрут с голоду во время пути, — добавил философским тоном каторжник скаштановой бородкой.

Затем они стали говорить с надзирателем, возвращавшимся из отпуска. Они сообщали ему новости про каторгу.

— Давно вы оттуда уехали?

— Вот уже шесть месяцев. — Вы не знаете о смерти надзирателя X…? Его зарубили саблей… Ж… переведен в летучий отряд… Надзиратель Ф… стрелял в такого-то…

Надзиратель, добрый малый, покачивает головой. Они мирно беседуют, как возвращающиеся из отпуска солдаты или как рабочие, которые принимаются за работу. И надзиратели, и каторжники — одного поля ягода. Нельзя сказать, чтобы беглые были удручены своей неудачей после трех недель «тяжелых работ» в Демфаре. Они рады вернуться назад. Как трудно прочесть что-нибудь на этих бледных лицах.

Медленно по волнующемуся светло-зеленому, местами желтоватому, морю, с отливающими лиловым цветом полосами, мы приближаемся к стране каторги. Каюты превратились в невыносимые бани. Сильный теплый ветер дует всю ночь. Я думаю о беглых, для которых солнце взойдет завтра уже над тюрьмою.

На рассвете мы находимся в виду островов Спасения. Это темно-красные острова, с редкими пальмами и кокосовыми деревьями. Дома, выкрашенные охрой, принадлежащие управлению каторги, как, впрочем и все, что здесь находится. К пароходу причаливает лодка, чтобы принять почту; на веслах каторжники, по пояс голые, с татуированным телом.

Они показывают разные мелочи, бутылки, корзинки и выкрикивают с лодки их цену. Жандарм покупает кокосовый орех с резьбой. И при этом извиняется:

— Двадцать пять су! Это не дорого. Любопытно посмотреть. Ведь это работа каторжника.

Одетые в белое, люди, в шлемах, с орденами, поднимаются на палубу.

Мы только-что обогнули островок «Потерянного Ребенка». Это нагромождение красноватых камней, на которых находится маяк. Двум каторжникам поручено следить, чтобы фонарь был постоянно зажжен. Они живут на десяти футах скалы, о которую разбивается бурное и теплое море, кишащее акулами. С одной стороны перед ними бесконечное желтоватое пространство воды, с другой — узкая полоса земли. Раз в неделю им привозят провизию, после чего лодка уходит. Акулы хорошие сторожа. Эти два человека живут тут одни, с камнями, водой и фонарем маяка, Раз как-то один убил другого. Когда пришла лодка с провизией, то нашли убийцу, который оставался в продолжение трех дней один с трупом.

Выкрашенная красной охрой казарма среди темной зелени унылого Сеперу. Широкая бухта, в которой можно двигаться только с помощью лота. Густая и желтоватая тина. Беспокойные, палящие лучи солнца, подобные расплавленному свинцу. Растущие полукругом по берегу деревья. Светлые дома. Чувствуешь себя отрезанным от остального света, затерянным навсегда в пустыне, полной горя, позора и лихорадки.

На пристани наигрывает музыка. Целое сборище белых и черных толпится на помосте. От него отделяются три негритянки, одетые в красное, желтое и лиловое, с головами, повязанными яркими мадрасскими платками. У них в руках убранные зеленью цветы, похожие на змеиную кожу. Высокий негр, худой и расхлябанный, стоя, играет на трехструнной виолончели, ему аккомпанирует корнет-а-пистон и кларнет.