Тим Северин - По пути Синдбада

В то время корабль шел по ветру, и получивший свободу воздушный змей устремился к носу «Сохара», таща за собой по палубе длинную лесу. За ней вприпрыжку помчался Ричард, время от времени нагибаясь и пытаясь ее схватить, но леса каждый раз ускользала. Наконец Ричард добрался до носа судна, снова нагнулся и даже ухватил лесу за кончик, но удержать ее не сумел — леса упала в море. Тогда Ричард вскарабкался на планширь, растерянно огляделся по сторонам, а затем, к всеобщему изумлению, прыгнул в воду, да еще неудачно — плюхнувшись животом.

— Ричард, отплыви в сторону! В сторону! — крикнул я.

К счастью, судно Ричарда не задело.

— Бросьте ему канат! — оглянувшись, произнес я.

Видно, сообразив, что до змея ему не добраться, Ричард ухватился за брошенный ему трос, и мокрого фотографа подняли на борт. Он уныло смотрел вперед, стараясь разглядеть, где же змей.

— Эй! Да эта штуковина за кормой, теперь плавает, — прогремел чей-то голос.

И в самом деле, воздушному змею, видно, надоело летать, и он приводнился, пропустив корабль вперед. Поймав умоляющий взгляд фотографа, я отправил за змеем Эндрю, нашего лучшего пловца, оговорив, что воздушного змея он подтянет к кораблю на веревке, а веревку привяжет к поясу. Несколькими минутами позже воздушный змей, к радости Ричарда, был поднят на борт. Однако не следующий день Ричарду пришлось пережить новое, ни с чем не сравнимое потрясение. Запущенный змей неожиданно упал в воду перед самым носом «Сохара», где и нашел свой конец (замечу в скобках: к моему немалому облегчению).

От Сабанга до Сингапура, следующего порта, куда я собирался зайти, мы добирались около месяца. Наш переход по Малаккскому проливу быстрым не назовешь. По утрам «Сохар», как правило, штилевал, а во время прилива нам приходилось становиться на якорь, чтобы корабль не снесло к берегу. Днем воздух над Суматрой нагревался, и на западе над гористой местностью появлялись грозные тучи; вскоре в отдалении начинал греметь гром, освещая горы вспышками молний. Затем тучи, перевалив через хребет, нависали над прибрежной низиной, медленно надвигаясь на воды пролива. По вечерам в таких случаях задувал свежий ветер и начинал идти дождь. Паруса оживали, мы поднимали якорь, и «Сохар» устремлялся в темноту ночи.

Ночью налетал шквал, а дождь переходил в тропический ливень. Впередсмотрящий, устроившись у бушприта под навесом из парусины, вглядывался во тьму, стараясь увидеть, нет ли по курсу рыболовных суденышек, а по правому борту — пены, оповещающей об опасной близости берега. Как правило, ливень сопровождался электрическим буйством. Молнии сверкали так часто, что все пространство вокруг «Сохара» оказывалось в огне и невозможно было определить, какая из многочисленных молний вызывала очередной раскат грома, не умолкавшего ни на миг. Временами зигзагообразные молнии разряжались так близко от корабля, что слышался громкий треск, напоминавший щелканье чудовищного кнута, при этом искры разряда летели над кораблем, словно шрапнель, принуждая инстинктивно вжимать голову в плечи.

Восточный берег Суматры представляет собой болотистую низину, куда реки и ручьи острова выносят донные отложения, образуя у побережья илистые банки и песчаные бары. Большинство этих отмелей ни на картах, ни в лоции не указаны, ибо под воздействием приливно-отливного течения постоянно меняют свое местоположение. Сесть на мель — перспектива не из приятных. Кроме того, для нашего корабля, шедшего вблизи берега, представляли нешуточную опасность установленные на сваях многочисленные хибары с крышами, но с открытыми стенами, возведенные на отмелях местными рыбаками, которые с незастроенной стороны этих сооружений закидывали в воды пролива свои сети и удочки. Правда, ночью все эти постройки были мало-мальски освещены, но огни, чтобы приманить рыбу, несли и рыбачьи лодки, и, когда мы шли по проливу, не всегда было можно определить, какие огни освещают лодки, а какие — постройки, установленные на отмелях.

В сложных, неясных случаях впередсмотрящий обращался ко мне за помощью. Да я и сам в этих случаях задавался вопросами: обойти ли огни, что по курсу нашего корабля, или пройти между ними? Какова высота прилива? На какой глубине идем? Не снесло ли нас к берегу? Да и каких только вопросов не задавал я себе, стараясь принять правильное решение! Если я приходил к заключению, что корабль идет на опасное сближение с берегом, я подавал команду: «Поворот через фордевинд!» Услышав мою команду, матросы начинали отдавать шкоты, сопровождая свои действия возгласами: « Lessim! Lessim! Трави мало-помалу!» Другие матросы наваливались на низ грота-рея, чтобы придать ему вертикальное положение, после чего когда Салех, когда Абдулла перемещал грота-шкот на другой борт корабля и там закреплял. Затем матросы начинали потравливать тросы, контролировавшие угол наклона рея, в результате чего грота-рей снова принимал наклонное положение, но только по другую сторону мачты. После того как рей принимал нужный угол наклона, матросы бросались к шкоту и, восклицая «Yah Allah! Yah Allah!», ставили грот в новое положение. Наконец раздавался возглас «Mawal Крепи», и «Сохар» начинал идти по новому курсу.

За время, что мы провели в море, наша команда набралась опыта, и поворот через фордевинд теперь не вызывал больших затруднений. Теперь на этот маневр даже при сильном ветре уходило всего лишь десять минут вне зависимости от времени суток. И все же я каждый раз нервничал, особенно когда мы находились в Малаккском проливе. Допусти мы хотя бы одну-единственную ошибку, и «Сохар» мог врезаться в рыбацкую постройку на отмели. Стоило зацепиться хотя бы одному тросу или парусу — и судно станет неуправляемым. К счастью, этого ни разу не случилось, но когда мы ночью оказывались в опасной близости от рыбацкой постройки, я часто думал о том, как воспринимают находящиеся на ней местные рыбаки наш необычный корабль. Вероятно, принимали его за призрак. И в самом деле, внезапно невесть откуда на них надвигался арабский бум с бушпритом, похожим на огромное фантастическое копье, и с треугольными парусами, сродни крыльям летучей мыши, — надвигался в тишине ночи, нарушавшейся лишь легким скрипом снастей и шипением волн. Затем внезапно раздавался странный, необычный (исходивший от блоков) визг, а паруса начинали неожиданно поворачиваться, после чего корабль исчезал во тьме ночи столь же внезапно, как и являлся взорам, вероятно, ошарашенных рыбаков. Да и как им было не удивляться, если они арабских кораблей сроду не видели!

Малаккский пролив известен весьма опасным участком для мореплавания, находящимся в южной части пролива, Южные пески, так его называют. В этом месте обширные мели как с восточной, так и с западной стороны оставляют для кораблей всего лишь узкий проход — и это в районе оживленного судоходства, в котором и без того нам следовало все время быть начеку. Наиболее обширные мели вдаются в пролив со стороны Суматры, и потому я приказал пересечь пролив и идти вдоль малаккского берега, кстати, последовав рекомендации Ахмеда ибн-Маджида, который еще в XV веке предупреждал мореходов о коварстве Южных песков.