Питер Мейл - По следу Сезанна

Камилла очень старалась не поддаваться унынию, но это было ужасно трудно. Хорошее настроение Руди испарилось без следа, и она была совершенно уверена, что виноват в этом тот ужасный, неотесанный человек, который даже не опустил за собой сиденье на унитазе — этот грех Камилла не прощала никому. Обед в «Тайеване» не удался, хотя еда была просто дивной, и сегодня все утро Хольц непрерывно брюзжал: он едва прикоснулся к завтраку, отказался от массажа и очень-очень грубо ответил, когда она предложила ланч с Жан-Полем и Филиппом, такой прелестной парой. В результате Камилла уже начинала жалеть о том, что приехала в Париж. Только посмотрите на него — сидит у телефона, точно в трансе. Наверное, надо сделать хотя бы попытку помочь ему, хотя, честно говоря, она совсем не хочет знать эти ужасные подробности.

— Дорогуша, может, тебе станет легче, если ты мне обо всем расскажешь?

— Сомневаюсь, — бросил он, не сводя глаз с телефона.

Камилла закурила сигарету и демонстративно выпустила дым в его сторону.

— Руди, иногда твоя мужская прямота бывает утомительной. Я ведь только хочу помочь. В чем дело? В этом голландце?

Разумеется, дело было в голландце, который болтался по Парижу с Сезанном стоимостью в тридцать миллионов под мышкой. И давно уже должен был позвонить и сообщить, где находится. Пока Хольц не дождется звонков от него и от Параду, он не может даже отойти от телефона. Должен сидеть как привязанный в этом «Ритце».

Он поднял глаза на Камиллу:

— На самом деле ты ведь вовсе не хочешь это знать?!

Она наклонила голову и невольно порадовалась тому, как изумительно смотрятся ее двухцветные туфли от Шанель на фоне розового с зеленым обюссонского ковра.

— Если честно, дорогуша, то да. Совершенно не хочу. Я лучше схожу прогуляюсь.

Хольц только буркнул что-то в ответ.

Поезд отходил от станции, а припозднившиеся пассажиры еще бродили по проходам в вагонах в поисках своих мест. Трудолюбивые менеджеры уже сняли пиджаки и раскрыли на коленях лэптопы, мамаши с маленькими детьми рылись в багаже в поисках игрушек, туристы углубились в путеводители, и никто не обращал внимания на то, как мягко и плавно разгоняется поезд, который повезет их на юг со скоростью больше ста миль в час.

Параду купил билет второго класса и теперь пробирался из хвоста поезда поближе к вагонам первого. Его глаза, скрытые черными очками, нетерпеливо обшаривали купе в поисках характерной копны черных кудряшек. Все его тревоги были позади: он видел, как они сели в поезд, и знал, где сойдут. Можно было звонить Хольцу, но сначала ему хотелось убедиться, что они ни с кем здесь не встретились. Потом можно будет несколько часов отдохнуть.

Наконец он увидел их: они сидели в четырехместном отгороженном купе со столиком. Четвертое место оставалось пустым. Параду зашел в туалет в конце вагона, достал из кармана телефон, поудобнее устроился на крышке унитаза и набрал номер «Ритца».

Разговор получился длинным: Хольц решил поделиться с ним тревогой, терзавшей его все утро. Что, если Францен ведет с ним какую-то игру? Он уже давно должен был позвонить, но почему-то не делает этого. Почему? Либо потому, что собрался вытянуть у него сумму больше той, о которой договаривались, либо потому, что, наплевав на предостережения, здравый смысл и неоплатный моральный долг перед Хольцем, он все-таки решил взять заказ у Пайна. Хольц попытался описать Францена, но Параду вскоре прервал его:

— Послушайте, месье Хольц, может, он и точно жадный и неблагодарный голландский поц — хоть мне неизвестно, что это такое, — но вряд ли я узнаю его по такому описанию. Лучше объясните мне, как он выглядит и что с ним делать, если я его увижу.

Хольц взял себя в руки и ограничился описанием внешности, а потом еще заставил Параду повторить услышанное. Относительно дальнейших инструкций он был менее точен, хотя бы потому, что и сам не знал, что делать с голландцем. Конечно, лучше всего было бы его убрать — тут он слегка поежился, понимая, что Параду сразу же поднимет цену, — но это исключалось, по крайней мере до тех пор, пока картины находятся у Францена.

— Просто сообщите мне, как только его увидите, и тогда я решу, — распорядился он. — И дайте мне номер своего мобильного.

Люси вернулась из вагона-ресторана с тремя чашками кофе и новыми впечатлениями.

— Такого я еще не слышала! А что, во Франции мальчики ходят в туалет по двое?

Андре поднял на нее глаза и улыбнулся.

— Ничего об этом не знаю. А что?

— Я сейчас проходила мимо туалета, и там внутри кто-то разговаривал. То есть я слышала самый настоящий разговор!

Она покачала головой. Какая все-таки неожиданная страна Франция.

Под мерный, усыпляющий перестук колес поезд спешил на юг. Они уже проехали Лион, и плавные, зеленые холмы Бургундии сменились более отчетливым и резким пейзажем региона Юг-Пиренеи. Виноградники здесь с трудом цеплялись за крутые склоны, а небесная синева стала заметно гуще. Сайрес спал, деликатно похрапывая, а Андре рассказывал Люси о Провансе: об удивительном, непохожем на остальную Францию крае со своим собственным языком и особой манерой речи, часто непонятной даже для французов; о людях, горячих и темпераментных, как и положено жителям Средиземноморья; об их своеобразном чувстве времени, которое они отмеряют не часами и минутами, а временами года, о том, что пунктуальность считается в этих краях смешной северной причудой; о великолепных безлюдных пейзажах и оживленных, переполненных рынках; о фламинго и ковбоях Камарга; и о еде — tapenade и estouffade [60] Мясо или рыба, приготовленные на пару (фр.). , трюфелях и инжире, козьих сырах, оливковом масле, пахнущей травами баранине из Систерона и удивительном calissons [61] Калиссоны — миндальное печенье (фр.). из Экса.

— Замолчи! — наконец взмолилась Люси, приложив палец к его губам. — Ты как будто целая туристическая компания в одном лице. И еще я захотела есть.

Скоро голос диктора по-французски и по-английски объявил, что поезд подходит к Авиньону и что стоянка там ровно две минуты. Сайрес открыл глаза и потряс головой:

— Чуть не заснул. Мы приехали?

Вокзал Авиньона — это не то место, с которого стоит начинать знакомство с Провансом. Он неизменно находится в состоянии, требующем срочного ремонта и реорганизации. Эскалаторы здесь отличаются вздорным характером и часто бастуют, множество лестниц специально построены так, чтобы по ним неудобно было таскать багаж, а площадь перед вокзалам, похоже, спроектировал строитель, питающий непримиримую ненависть к автомобилям. Здесь вечно царит хаос и крик, а заблокированные водители частенько объясняются при помощи довольно вульгарных жестов.